Устный счет
Шрифт:
Но женщина отстегнула верхний крючок плаща, расстегнула пуговицы пальто и начала стягивать с себя то и другое вместе, а когда промокшее и прилипшее к платью пальто не снялось так быстро, как ей хотелось, она крикнула вдруг низко и совсем хрипло:
– Тяните, что ли, черти!.. Обращения с женщиной не знаете!
К этому добавила она более крепкое, такое, что Нефед кашлянул, Гаврила крякнул, а Семеныч протянул облегченно за всех:
– Ну, во-от!.. А мы-то думали, служащая власть какая!
И
– Ты одна или с тобой еще товарищ какой?
– Татарин там, черт!.. На дороге остался... Такая справа паршивая, что переднее колесо сломал...
И женщина тут же хозяйственно стала щупать, тепла ли плита.
– Конечно, без колеса не поедешь, - согласился Семеныч.
Кроткий Нефед заступился за татарина:
– Дорога у нас тут - ямы одни!
А Гаврила спросил мрачно:
– Татарин этот тоже к нам заявится?
– Татарин верхом в город хочет, а линейку бросает... Черт с ним, пускай едет верхом...
И вдруг, как старший, добавила женщина:
– А ну-ка, кто из вас бойчей? Клади дров в печку, отогреваться-сушиться буду!..
– Ну-ка-ет!
– подхватил Гаврила.
– Ты это нам что - дров привезла?
– Ах, злыдень!
– покачала головой женщина.
– Видишь - нитки на мне сухой нет? Что тебе, чертушка, двух полен жалко?
– У нас полен не бывает... У нас хворост, - объяснил ей Нефед.
– Ну что ж... Еще лучше!.. Пылко гореть будет... Тащи!
И слегка ударила его по узкому сухому плечу женщина.
Нефед взглянул на Семеныча, - тот кивнул головой:
– Раз человек промок, - первое дело ему сухость нужна...
И Нефед достал в сенях охапку хвороста.
Женщина осталась в одном только ситцевом платье, кое-где голубом, на плечах же, где оно прилипло, темном. Лицо ее, вытертое о кофточку, сплошь зарозовело. На правой щеке оказалась крупная родинка; мокрые короткие русые волосы, прямой нос, серые глаза; не из высоких, не из полных; лет двадцати двух-трех, не больше.
Она сунула руку в карман платья, достала коробку папирос, но коробка размякла, папиросы склеились, и она бросила коробку в угол, сказав Семенычу:
– Верти кручонку, дед!
– Из чего это "верти"?
– удивился Семеныч.
– Что-о?.. Та-ба-ку нет?.. Врешь, небось?.. Ну, хоть из махорки валяй.
– А махорки где взять прикажешь?
– Тоже нету?
– Не водится у нас...
Женщина выругалась еще сложнее, и в то время как Нефед покорно ломал на колене хворост, Гаврила ворчал:
– Какого черта!.. Лезет всякий со своими командами!.. Что у нас гостиница или двор постоялый?
Сухой хворост, брошенный на тлевшие угли, запылал ярко, и женщина начала
В рубашке, обшитой узким кружевом, она стала еще деловитее. Она устроила на табурете перед дверцей плиты свою юбку и блузку и, оглянувшись кругом, где бы сесть, чтобы снять высокие заляпанные грязью ботинки, шлепнулась на топчан Семеныча.
Высоко забросив одну ногу на другую и распутывая шнуровку, она говорила Нефеду:
– Ты, старичок, возьми вон папирос коробку - я бросила, - положи на плиту, они высохнут, ничего...
И Нефед подобрал бережно и положил на плиту раскисшую коробку.
– Все-таки ты откуда же ехала, товарищ?
– захотел узнать Семеныч.
– Из города или, стало быть, в город?
– Я же тебе говорила, что татарин в город верхом поехал...
– Тут именно может быть разное... конечно, от нас до города ближе все-таки, чем, скажем, до деревни...
– Ду-урной!
– перебила женщина.
– Стала бы я из города выезжать по такой погоде! Да еще на ночь глядя!.. Вот умница-то!..
– Стало быть, из деревни ты... Так!.. Вчерашний Иван Петров оттуда, и ты оттуда же... Из одного места-жительства...
– Ка-кой Иван Петров?
– живо вскинулась женщина, бросив ботинок.
– Должна ты его знать лучше, раз ты оттуда едешь... Прописался у меня Иван Петров, а там кто его знает... По морям плавал... И нога у него, я заметил, с прихромом.
– Молодой или старый?
– еще живее спросила женщина.
– Зачем старый... Старые только мы трое остались, а то все молодые пошли... На руках знаки носит...
– Гм... Тоже сюда к вам заходил?
– Как же?.. Ночевал у нас...
Женщина, нагнувшись, продолжала расшнуровывать ботинки, но очень нетерпеливо, а когда стащила их, поставила на плиту, села к огню, отодвинув на табурете платье, и заболтала задумчиво ногами в тонких грязных чулках.
– Видать мне отсюда, что ты с ним знакомая, - буркнул Гаврила.
Женщина взглянула на него, перевела взгляд серых неробких глаз (они были выпуклые) на Семеныча, потом на Нефеда, который стоял к ней ближе других, и сказала:
– Знаком болван с дураком, - пили вместе чай с молоком...
Поболтала ногой и спросила Нефеда, найдя его более простоватым:
– Он же ведь не один приходил, вдвоем?
– Истинно!
– поспешно отозвался Нефед.
– Звал кого-сь еще, только мы не видали...
Женщина ударила себя ладонью по колену, но слишком сильно, так, что осушила ладонь и сморщила лицо от боли.
– Соврал, соврал он, дружок: никого с ним не было, вид только делал! поправил Нефеда Семеныч.
– Один в город утром пошел, - я ведь смотрел ему вслед...