Устрашимый
Шрифт:
Джеймс растерялся, хотел было похлопать Очкарика по плечу, потом вспомнил о следе от стека и передумал. Слова утешения не шли на ум, а чувство неловкости только нарастало. Следовало, наверно, позвать капеллана, как-никак выслушивать исповеди его работа. Вот только едва ли несостоявшийся самоубийца и состоявшийся мужеложец захочет пообщаться с этим духовным лицом. Спасение души спасением души, а сохранение тайны исповеди никто не обещает. Норрингтон понимал, что и сам выслушивает сейчас эту историю только потому, что был невольным свидетелем “свидания” в лазарете. Знал бы, чем всё обернётся, донёс
Или всё же не донёс бы? Он смотрел на зарёванного перевязанного Очкарика и не знал, как к нему относиться. Ютовый совершил подлость, и совершил её, чтобы продолжать разврат, к которому каптенармус, хоть и был растлителем, всё же не принуждал. Но, как ни странно, то, что мальчик рассказывал о своих отношениях с Клэггартом, было до боли понятно. Надеяться, что глупый флирт Элизабет с простолюдином - всего лишь детская прихоть, не замечать, как меняется ее лицо, стоит ей хоть мельком обменяться взглядами с кузнецом, не допускать мысли, что она всё же решится на подобный мезальянс, верить при новой встрече, что она передумает, и каждый раз наталкиваться на каменную стену реальности - он сам через всё это проходил. Но всё же Элизабет была женщиной, и прелестной, к ней был совсем другой счёт. К тому же, она никогда не обращалась с ним как Клэггарт с матросом. По крайней мере, не била стеком. Тут мелькнуло непрошеное воспоминание. Бутылкой по голове как-то ударила. Но он был сам виноват. Сам напился и разбушевался. Она даже помогла потом встать, даже не побрезговала поднимать из навозной лужи. И вообще это было один единственный раз, а Очкарика он и раньше видел зареванным. Хотя тот тогда не рассказал почему… Как вообще Очкарик влюбился… в такое?? Да, влюбился, развратом это безобразие не назовёшь. Помимо сострадания и брезгливости ютовый вызывал к себе и некоторое любопытство, притом, связанное непосредственно с делом. Как он лез на руслень?
Очкарик не унимался. Надо было хоть немного успокоить. В конце концов, кто без греха, а утешение порой нужно всем. Ему самому есть в чём раскаиваться. В отличие от его подлостей и глупостей ошибки мальчика еще не поздно исправить. По крайней мере, некоторые из них. И это нужно не ему одному.
– Послушайте… Мистера Клэггарта уже не спасти, но вы можете помочь мистеру Бадду, если согласитесь дать показания, - ютовый перестал плакать и повернулся к адмиралу, - Но сначала вы ответите мне на несколько вопросов. Вы готовы?
Очкарик кивнул.
– Где проходил ваш разговор со старшим фор-марсовым?
– На площадке, к которой канаты цепляются… Возле носа. Сэр? Сэр, с вами всё в порядке?!
Сэра интересовали только два вопроса: как долго это существо в море и зачем? Элизабет в свой первый день на борту всё запомнила.. Ну, может быть, что-то во второй. Десятилетняя девочка!
– Всё в порядке… Почти всё. Руслень, к которому крепятся штаги… Просто запомните слово “руслень” и на процессе употребите именно его. Носовой руслень. Справитесь?
– Да, сэр. Носовой руслень, сэр. Я запомню. Дома все говорили, я умный… - “а здесь не говорят” мысленно продолжил за него адмирал. Ну ничего. Сейчас главное, чтобы не
– Хорошо… Вы носите очки. Как вы сумели слезть ночью на руслень?
Кажется, этот вопрос немного развеселил ютового.
– На ощупь, сэр. Я их снял. Ночью я не вижу ни в очках, ни без очков, сэр.
Настала очередь адмирала чувствовать себя не самым умным моряком на “Неустрашимом”.
– И… Вы не боялись сорваться?
Ютовый пожал плечами.
– И ваше зрение не помешало вам найти Бадда на палубе?
– Нет, сэр. Он всегда в жару спит возле мачты. Я подошёл, окликнул.
Кажется, всё необходимое было выяснено, хотя спокойнее от узнанного не стало. Не хватало ещё одного вытащить, а другого подставить. Или подставить и никого не вытащить. Убийство каптенармуса, по тем или иным причинам, всё же произошло. Казалось бы, самое высокое звание на этом корабле, один из самых высоких постов. Он может наказать почти любого, но почти никому не может помочь. И всё же стоит постараться. Тем более, парень не обязан рассказывать суду о… ну да, о своей личной жизни. Его грехи и наклонности относятся именно к ней, хотя и имеют некоторое отношение к делу. Адмирал перевел взгляд на забинтованные руки ютового.
– Как скоро вы сможете подойти к каюте капитана?
– Когда прикажете, сэр, - Очкарик неуклюже заворочался на койке, приподнимаясь. Не разбирали бы это проклятое дело уже целый день, Норрингтон может и дал бы ему отлежаться, но чем сильнее затягивался процесс, тем хуже могли быть последствия для всего корабля. Как там сказал парень? “Что бы кто ни делал, Билли казнят”? Ещё не хватало, чтобы кто-то, кроме него самого, начал что-то делать. Адмирал знал, как всё делается на “Неустрашимом”. Он помог раненому ютовому слезть с койки.
***
Норрингтон вёл перевязанного, зареванного Очкарика в капитанскую каюту, и ему казалось, что все смотрят на него, как на душегуба. Со стороны зрелище и впрямь должно быть впечатляло, а тут ещё его сегодняшняя стычка с боцманом. Сейчас как раз начиналась следующая, “собачья”, вахта, так что зрителей было больше, чем он надеялся. У самой капитанской каюты ещё оставались ютовые, то ли еще не участвовавшие в опознании, то ли поучаствовавшие, но так и не отпущенные боцманом. Судя по виду, с каким толстяк поклонился, вторая версия была ближе к истине.
– Вы что, запускаете по одному? Откуда такая толпа?
– Старик никого не опознал, сэр. Прикажете отпустить?
Адмирал тихо сквозь зубы прошипел популярное тортугское выражение.
– А что ещё, по-вашему, с ними делать? Некоторым из них сейчас на вахту, мне казалось, это можно не напоминать. Вы тоже возвращайтесь на свой пост, но будьте готовы явиться по первому требованию.
– Так точно, сэр!
– вот за этот молодцеватый ответ захотелось снова сгонять боцмана на руслень, но сейчас было не до того.
– Вольно. Выполняйте.
Опознание прошло не совсем так, как представлял себе адмирал. Датчанин сохранил маску тупой почтительности, только глаза чуть округлились, остановившись на окровавленных бинтах Очкарика. Зато Бадд чуть не подскочил. Но сейчас все могут начать вилять. Следует свериться с их собственными словами.
– Лейтенант Сеймур, передайте, пожалуйста, протокол допроса.
Лейтенант, измученный заседанием не меньше других, передал тяжёлую стопку листов, явно жалея, что не может огреть ею старшего по званию.