Утешительная партия игры в петанк
Шрифт:
Как и тот, потерпел поражение.
Впрочем, не совсем. Плевал на все это с высокой колокольни. Только долго не выпускал руку Виктора, чувствуя как похрустывают его пальцы, и тают их улыбки. В другой жизни они могли бы быть добрыми друзьями…
Протянул ему пачку остававшихся у него рублей. Тот фыркнул.
– За уроки русского…
– Nyet, nyet, – отнекивался тот, сжимая его руку.
– Детям…
А, ну тогда ладно. Отпустил его.
Обернулся в последний раз и увидел не
Вернуться обратно оказалось куда сложнее. Жить как престарелый студент, когда завален работой, не слишком обременительно, а вот оправиться от поражения, когда у тебя и семьи уже нет, это… Еще один проигранный бой…
Побоявшись взять такси, переживал свой крах в RER.
Жалкая поездка. Грустно и грязно. Слева башни, справа – цыганские таборы… И причем тут собственно «цыгане»? К чему деликатничать: трущобы и есть трущобы. Воздадим должное глобализации: повсюду теперь можно наслаждаться одинаковыми достопримечательностями… Балласт накапливался, за окном груды мерзости, подумал о том, что где-то здесь умерла Анук.
Нуну в сортире, а она – там, откуда родом…
Вот в таком премерзком настроении он добрался до своей базы за Северным вокзалом.
Сразу пошел в кабинет к партнеру и облегчил душу.
– Terror belli, decus pads…[289]
– Что, прости? – недобро вздохнул Филипп.
– Устрашение на войне, украшение в мире. Возвращаю тебе…
– О чем ты?
– О моем маршальском жезле. Я туда больше не поеду…
Продолжение было сугубо техническим, все больше по финансовой части, и когда Шарль закрыл за собой дверь, оставив за ней доставленные непрятности, и в нарушение правил решил удрать, даже не присев в собственное кресло.
На него давили 2500 тысячи километров обратного пути, два лишних часа на его биологических часах, и, наконец, он снова устал, и ему еще надо зайти в химчистку, чтобы завтра было во что одеться.
Когда он уже был в дверях, Барбара, продолжая говорить по телефону, жестом остановила его.
Показала на посылку, лежавшую на этажерке.
Завтра посмотрит…
Хлопнул дверью, остановился, глупо улыбнулся, вернулся и узнал печать. Которой можно верить.
Сразу открывать не стал и, как несколько недель назад, пересек Париж с сюрпризом под мышкой.
Только в другом настроении.
Спустился по бульвару Себастополь, легко, с порхающим ребром, эдакий повеса, добившийся первого свидания. Улыбаясь паркоматам и еще, еще и еще раз перечитывая ее адрес на каждом светофоре, где краснел человечек.
(А бульвар-то был назван, надо ли напоминать,
Снова смотрел на посылку, переходя дорогу. Был уверен, что почерк у нее именно такой… Тонкий, извилистый… Как узор на ее платье… И заранее знал, что буквы будут выбиваться за рамки клеточек. И что марки она выберет красивые…
Ее фамилия Черрингтон.
Кейт Черрингтон…
И какой же он дурак дураком…
И гордится этим.
Что все еще на такое способен.
Окрыленный, решил закупить продуктов. Оставил на кассе супермаркета полную тележку и обещал быть дома через два часа к моменту доставки.
Вышел из магазина со шваброй и ведром, набитым бытовой химией, впервые с тех пор, как переехал, помыл всю квартиру, включил холодильник, распаковал минеральную воду, расставил по полкам матильдовы мюсли, ее любимый джем, обезжиренное молоко, экстра мягкий шампунь, достал бумажные полотенца, вкрутил лампочки и приготовил свой первый стейк в Бычьем тупике.[290]
Отодвинул тарелку, смахнул крошки и пошел за подарком.
Открыл крышку жестяной коробки и обнаружил собак, кошек, куриц, уток, лошадей, цыплят, коз, лам, звезды, луны, облака, ласточек, мышек, тракторы, сапоги, рыбок, лягушек, цветы, деревья, клубничины, конуры, голубей, гитары, стрекоз, корзинки, бутылки и…
Хм, ладно. Выложил их в ряд на столе. Как всегда аккуратно и по категориям.
Каждое печенье было представлено в нескольких экземплярах, только сердце – одно.
Это знак? Да, знак… Конечно, знак!
«Дурак дураком», кажется, мягко сказано, да?
«Dear Charles,
Я приготовила тесто, Хатти и Недра наделали cookies, Алис лепила глаза и усы, Ясин нашел ваш адрес (это ведь вы?), а Сэм отправил посылку…
Thanks.
I miss you.
We all miss you.
K.»[291]
He съел ни одного, расставил их заново, теперь уже на камине в комнате, где жил и засыпал, думая о ней.
О тесте, о формах и о том, что бы она вылепила из него, попади он сейчас в ее руки…
На следующее утро нарисовал свой камин в пустоте и подписал: «Я тоже по вас скучаю».
Порадовался неясности родного языка, как она тогда, по поводу «кухонной плиты».
Это «вы» может означать как обращение к ней, так и к ним всем вместе.
Ей выбирать…
Мог бы, должен был бы теперь расслабиться, но у него не получалось.