Утешительная партия игры в петанк

Гавальда Анна

— А вы знаете… Сейчас самое время рассказывать страшные истории…

Несколько одобрительных воплей в ответ. Ион начал плести нечто чудовищное про окровавленные внутренности, жестоких марсиан и шмелей-мутантов. Тьфу! Так они еще быстрее уснут…

Кейт подняла планку гораздо выше:

— Про Гелиогабала слышали? Потрескивание костра.

— Среди римских императоров психов хватало, а уж этот, я вам скажу, всех переплюнул… Так вот, для начала пришел он к власти в четырнадцать лет и въехал в Рим на колеснице, запряженной голыми женщинами…

Не слабо, да? Он был безумен. Настоящий маньяк. Говорят, он посыпал все свои блюда размолотыми в порошок драгоценными камнями, в рис добавлял жемчуг, имел довольно странные и страшные кулинарные пристрастия, к примеру, обожал рагу из язычков соловья, попугая и петушиных гребешков, срезанных с живьос птиц, кормил цирковых хищников гусиной и утиной печенью, однажды приказал зарезать шестьсот страусов, чтобы съесть их еще теплые мозги, обожал вульвы уж и не помню какого животного… Ладно, хватит. Это все так, детские шалости.

Даже пламя костра притихло.

— А страшилка, которой так жаждал Лео, вот она вам, извольте: Гелиогабал славился своими оргиями… И каждая новая оргия должна была быть круче предыдущей. То есть еще ужасней. Еще больше крови, жути, изнасилований, групповух, еще больше жратвы и вина… И все ему было мало. Все быстро преедалось… И вот однажды он приказал одному скульптору отлить ему быка из металла, полого внутри, с маленькой дверцей в боку и дырочкой во рту, чтобы были слышны звуки, доносящиеся изнутри… Вначале этих его nice parties [341] дверцу открывали и сажали внутрь раба. Когда тот начинал беспокоиться, другого раба просили развести огонь под брюхом и вот тогда все гости подходили к быку и улыбались. Да, да. Ведь это умора просто, когда бык… ревет.

341

Милых вечеринок (англ.).

Бррр!..

Мертвая тишина.

— Это история — правда? — спросил Ясин.

— Конечно.

Пока дети фыркали и ежились, Кейт повернулась к Шарлю и прошептала:

— Этого я им, конечно, не скажу, но, на мой взгляд, это отличная метафора рода человеческого…

Боже мой… Какой же мрак царит у нее в душе… Нужно что-то делать…

— Да, но… — заговорил он громко, чтобы привлечь к себе внимание, — этот парень не долго так развлекался, кажется, в восемнадцать уже отправился в мир иной, в отхожем месте был задушен губкой для подтирания задницы.

— Правда? — удивилась Кейт.

— Конечно.

— Откуда вы знаете?

— Из Монтеня.

Она натянула одеяло, сощурив глаза:

— Вы гений…

— Конечно.

Гением оставался не долго. Его «страшная история» про то, как в начале строительства вечно натыкаешься на какие-то скелеты и приходится помалкивать, чтобы избежать расследования, не угробить уже разведенный бетон и не потерять кучу денег, ни на кого не произвела впечатления.

Полный провал…

Самюель вспомнил единственный урок французского, на котором он не заснул:

— История

эта про одного парня, крестьянина, который не хотел служить в армии Наполеона и сдохнуть как собака… Тогда это называлось налог кровью… Забирали на пять лет, и шансов выжить было мало, но если у тебя водились деньги, ты платил, и кто-то другой шел вместо тебя…

У него не было ни гроша, и он дезертировал.

Префект вызывает отца, изголяется над ним как может, но бедняга и правда не знает, где его сын… Через какое-то время он находит его в лесу мертвого, изо рта трава торчит, видать, только ею и питался — умер с голода. Старик взваливает сына на плечи и, никому ничего не сказав, тащит его три лье до префектуры…

Негодяй префект веселился на балу. И вот он возвращается домой, в два часа ночи, и видит бедного крестьянина у своих дверей, и тот ему говорит: «Вы хотели моего сына, мсье префект, так вот он». Кладет труп у стены и уходит.

Уже лучше… Не был уверен, но эта «страшилка» напомнила ему что-то из Бальзака…

Девочки историй не знали, и настроение поддерживал Клэптон… Его стаккато звучали макабрически… Встрял Ясин:

— Ладно, предупреждаю, моя будет короткая…

— Опять что-нибудь про зверства с улитками? — забеспокоились вокруг.

— Нет, о сеньорах из Франш-Конте и Верхнего Эльзаса… Графах Монжуа и сеньорах Меше, если хотите точнее…

Ворчание среди наших ковбоев. Умничания не надо, спасибочки.

Бедный рассказчик обекуражен, не знает, продолжать ему или нет.

— Давай, — процедила Хатти, — расскажи нам еще раз про посвящение в рыцари и про налог на соль. Мы это обожаем.

— Нет, я не о налоге, а о так называемом «праве сеньора на отдых»…

— Ааа, ну да… Право вешать гамаки на зубцы стен?..

— Да не то совсем, какие же вы глупые… Холодными зимними вечерами эти сеньоры имели «право вспарывать животы паре крепостных, чтобы согреть ноги в их дымящихся внутренностях». Вот и все.

Оказалось, совсем неплохо. Их «бэээ», «фууу», «ты уверен?», «гаааадость…» согрели сердце ему.

— Ну ладно, на сегодня хватит, — объявила Кейт… Time to go to bed… [342]

Народ уже сражался с молниями своих спальников, как вдруг запротестовал чей-то тихий голос и все замерли:

— У меня тоже есть история… Они не замерли. Остолбенели.

342

Спать пора (англ.).

Сэм, как всегда оказался на высоте, сострил, чтоб разрядить обстановку:

— Недра, ты уверена, что твоя история действительно ужасная?

Она кивнула.

— Потому что если она не страшная, — добавил он, — то в кои-то веки уж лучше промолчи…

Раздался смех, и ей захотелось продолжать.

Шарль смотрел на Кейт.

Как она тогда сказала? Numb.