Утешительная партия игры в петанк
Шрифт:
Те колебались. Спешат они, да и товар на солнце оставлять не любят.
— Да ладно вам… По-быстрому… — настаивал он.
— Ну, хоть червячка заморить, — усмехнулся Шарль.
И расхохотались, словно молодые оболтусы, какими они и оставались.
Допив пиво, занялись делом.
Когда она снова оказалась в прохладе, Алексис подошел к яме, остановился, опустил голову и…
— Мсье, пожалуйста, не могли бы вы посторониться? — прервали его.
— В чем дело?
— Слушайте, нас уже и правда
— Второго — это кого? — вздрогнул он.
— Ну как же… Второго…
Повернулся и обнаружил еще один гроб на треножнике перед могилой семьи Вантон-Маршанбёф, снова вздрогнул и заметил улыбку на лице своего приятеля:
— А… Это кто?
— Ну… Пораскинь мозгами… Ты что не видишь боа и розовые оборки на ручках?
Алексис сорвался, расплакался, и Шарлю пришлось долго его успокаивать.
— Как… как ты это сделал? — запинаясь, бормотал он, пока гробовых дел мастера складывали свои инструменты.
— Я его купил.
— То есть?
— Во-первых, я прекрасно помнил, как его зовут. Ну и, признаться, поразмышлял тут немного в последние месяцы… А потом поехал к его племяннику и решил дело по-простому.
— Не понимаю.
— Тут и понимать нечего. Мы сидели, выпивали, обсуждали, нормандец никак не соглашался, немыслимо, мол, на такое пойти, а мне было смешно: эти люди, которые так глумились над ним живым, теперь так дрожат над ним, мертвым… тогда я решил перестать миндальничать и грубо достал чековую книжку.
Это было потрясающе, Алекс… Грандиозно. Как в какой-нибудь новелле Мопассана… Этот кретин начал было нести какую-то околесицу о чести и достоинстве, но очень скоро встряла жена: «Знаешь, Жанно… Бойлер давно пора менять… Да и какая тебе разница, где Морису лежать, там или здесь, а? Отпеть его отпели… Нет?» Ты такое слышал, а? Его отпели… Как точно… Ну тут я спросил, сколько стоит новый бойлер. Мне назвали сумму и я, не моргнув глазом, вписал ее в чек. За такую цену, думаю, весь Кальвадос можно обогреть!
Алексис упивался.
— Подожди, самое интересное впереди… Я все аккуратно заполнил, вписал дату, место, но в тот момент, когда должен был поставить свою подпись, ручка моя повисла в воздухе:
«Знаете что… раз уж я выкладываю такие деньги, то хочу по крайней мере… Долгое молчание… шесть фотографий» — «То есть?» — «Хочу шесть фотографий. Ну… Мориса, — повторил я, — иначе никак».
Ты бы видел, как они всполошились… Нашлось только три! Звоним тетушке! У нее только одна! Авось, у Бернадетт найдется? Сынок помчался к Бернадетт! Они тем временем потрошили подряд все фотоальбомы, чуть не раздирая кальку. О! Это было нечто! В кои-то веки не он для нас, а я для него устроил спектакль… Ну, короче… Достал из кармана конверт:
— Вот они… Посмотри, какой милый… Конечно, самая удачная, где он младенец, нагишом, на звериной шкуре… Тут да, чувствуется, что он в своей стихии!
Алексис, перебирая их, улыбался:
— Возьмешь себе хоть одну?
— Нет…
— Почему?
— Он же член твоей семьи…
— …
— И Анук, кстати, тоже… Поэтому я и поехал за ним…
— Я… — заговорил он, потирая нос, — не знаю, что тебе сказать, Шарль…
— Не говори ничего. Я сделал это для себя.
Потом вдруг резко наклонился вперед и сделал вид, что завязывает шнурок на ботинке.
Алексис обнял его за плечи, «по-братски», и это ему не понравилось.
То, что он сделал, он сделал для себя. Все остальное, их дружба — это было в другой жизни.
Удивившись, что Шарль идет к катафалку, окликнул его:
— Ты куда?
— Я уезжаю с ними.
— Но… А как же…
Шарль сбежал, не дослушав до конца. Завтра в семь утра у него производственное совещание, надо подготовиться, а осталась только ночь.
Уселся между двумя гробокопателями, и когда перечеркнутая табличка «Ле Марзере» осталась позади, наконец-то почувствовал, осознал, что именно так расстроило сегодня его самого.
Быть так близко к ней и не целовать… это убивало его.
К счастью, его попутчики оказались большими шутниками.
Их скорбные физиономии мгновенно преобразились, они ослабили галстуки, скинули пиджаки, и дали себе волю. Понарассказывали своему пассажиру массу баек, одна похабнее другой.
Про пукающих мертвецов, про мобильники, трезвонящие из гроба, про спрятавшихся любовниц, которые обнаруживаются во время отпевания, а некоторые покойники — такие шутники в жизни были, и такие распоряжения оставили, что «хоть стой, хоть падай», а уж чего их психи-родственники вытворяют, обхохочешься, историй до гроба хватит, в общем тот еще кладбищенский юмор.
Анекдоты смолкли, им на смену пришли «Радио-умники».
Плоско. Глупо. Пошло.
Шарль не отказался от предложенной ему сигареты, выкурил и, выбрасывая окурок в окно, выкинул заодно и траурную повязку.
Усмехнулся, попросил Жан-Клода сделать погромче, вернулся к жизни и сосредоточился над вопросом какой-то мадам Попе.
Из города Жопе.
16
Середина сентября. В прошлые выходные он собрал два килограмма ежевики, обернул двадцать четыре учебника (двадцать четыре!) и помог Кейт подточить козе копыта. Клер приехала с ним, заняла место Dad у медных тазов с вареньем и часами болтала с Ясином.
Накануне на нее сильное впечатление произвел кузнец, и она уже собиралась переквалифицироваться и заделаться Леди Чаттерли.
— Вы видели, какой у него торс под кожаным фартуком? — томно восклицала она весь день.
— А Кейт? Ты видела?
— Брось. Да он чокнутый…
— Откуда ты знаешь? Ты что, его тестировала? Подождала, пока ее брат вышел в соседнюю комнату, и подмигнула ей, что, да, однажды этот молоточек ударил по ее наковальне…
— И все же, все же, — вздыхала адвокатша, — такой торс…