Утонувший в кладезе
Шрифт:
Всем ведь известно: Дневные волшебники уверены в себе, никого не боятся и всегда имеют кусок пшеничного хлеба с вологодским маслом.
Так почему же девятьсот девяносто девять из тысячи готовы сменить уверенность и сытую жизнь без страха на сомнительное счастье родить ребенка? Добровольно готовы, а не потому что подверглись изнасилованию… Да, кстати… А почему боги устроили подлунную так, что перенесенное насилие полностью и окончательно ломает судьбу человека? Ведь даже биологической ответственности у изнасилованной — буде нет зеленца — не наступает! Так почему же наступает магическая? Я бы понял,
Сытая жизнь против сомнительного счастья — и девятьсот девяносто девять выбирают второе… Или, может быть, это счастье выглядит сомнительным лишь с моей точки зрения?!
— Мама, вы были несчастливы из-за меня?
Она выпрямилась, задумалась. Взгляд ее ушел далеко-далеко, в никуда. В прошлое.
— Когда вас, сыне, у меня забрали, я много лет считала себя самой несчастной женщиной в подлунной. Покуда однова не поняла: несчастье мое происходит вовсе не от того, что я лишилась сына. Несчастье мое — неспособность родить второго. Ведь появись у меня второй сын или дочка, жизнь моя вновь бы обрела смысл. Ибо возникло бы кого любить и о ком заботиться… Но ведь, с другой стороны, заботиться можно и о муже. А любить своего ребенка можно и на расстоянии. Главное, чтобы у него все было хорошо! А у вас, стрижик мой ясный, все было хорошо… И, поняв это, я перестала чувствовать себя несчастливой.
«Стрижик мой ясный!..» Сердце Света вдруг зашлось от какого-то странного чувства. Вновь захотелось плакать — но теперь не от тоски и растерянности, а от… Свет и сам не понял — от чего. И чтобы избавиться от этого непонимания, он сказал:
— А для нас матерью была колдунья Ясна. И не только матерью, но и первой любовницей. Не зря же говорят: «Не та мать, что родила, а та, что вспоила, вскормила да добру научила»!
— Это неправильная поговорка, стрижик мой ясный. Ведь жизнь-то вам дала я. Не будь меня, вы бы не достались этой своей Ясне. И потребуйся моему сыну урок любви, я бы тоже стала вашей первой любовницей… Но ведь вам, как я понимаю, такие уроки не требовались. И Ясна вовсе не сделалась вашей любовницей. Чего мне, к слову, очень жаль!..
— В последнее время я тоже иногда жалею об этом, — признался Свет. И не столько ей, сколько самому себе. — Но тут же ловлю себя на мысли, что, случись тогда такое, я бы жалел и о нем. И эта двойственность не дает мне покоя…
Она вздохнула:
— Вам не дает покоя вовсе не эта двойственность, сыне. Вам не дает покоя то, что ждет вас в будущем. И то, что вам не на кого опереться и не с кем посоветоваться. Потому вы и позвали меня!
— Неправда, — сказал Свет. — О чем я могу с вами посоветоваться? Вы ведь ничего не понимаете в колдовстве и взаимоотношениях между колдунами!
Она вновь вздохнула:
— Сыне, сыне… Потребность в совете вовсе не означает потребность получить оный совет. Чаще всего человеку нужно, чтобы кто-то поддержал уже принятое им решение.
Она была права, и вместо ответа Свет лишь потерся ланитой об ее ланиту, такую же гладкую, как у Забавы. И, наверное, как у Снежаны…
— Ну а раз вы приняли решение, то самое время спать. — Она легла рядом, просунула шуйцу под его шею. — Спите, стрижик мой ясный. А я буду охранять ваш сон. Ведь ваша служанка на это не способна…
— Откуда вы знаете, — пробормотал Свет.
— Да уж знаю… Я ведь была такая же, покудова не родила. Девушки не способны охранить сон мужчины. Наоборот, они способны токмо на то, чтобы его отнять.
Она мягко привлекла его к себе, и давно забытая персь коснулась его ланиты. Свет сразу вспомнил ее и удовлетворенно вздохнул: это был его дом, его трапезная, его колыбель… А колыбельная уже звучала.
— Баю-баюшки-баю… не ложитесь на краю…
— Мама, — пробормотал он, уже засыпая, — простите меня… Я не смог тогда пойти на погост. Не знаю, что со мной вдруг случилось…
— Баю-баюшки-баю… не ложитесь на краю…
Вокруг были тепло и уют — как в детстве.
— Я простила вас еще… до того, как умереть…
Вокруг были правда и честность — словно в юности.
— Баю-баюшки-баю… не ложитесь на краю…
Вокруг были ответственность и справедливость — будто в зрелости.
— Придет серенький волчок… схватит Света за бочок…
Вокруг были вера и надежда — точно в старости.
Вокруг была мама.
И мамина любовь…
21. Взгляд в былое. Лейф Солхейм
Однажды учитель Андерс сказал Лейфу:
— Вечером у тебя будет гость.
— Какой еще гость? — испугался Лейф. — Зачем? Я не хочу гостей! Что я с ним буду делать?
— Так надо! — В голосе учителя зазвучала привычная твердость. — А что делать, ты, думаю, разберешься быстро. Вспомни книжки, которые читал. Уверен, разберешься…
Весь день Лейф ждал обещанного гостя. И оказалось, что ждать — это очень трудное занятие. Гораздо сложнее любых магических упражнений!..
Но вот, незадолго перед ужином, отворилась всегда запертая дверь, и в Клетке появился весьма странный человек.
Поначалу Лейф и сам не понял, чем именно гость показался ему странным. Человек как человек… Длинные светлые волосы, похожие на волосы самого Лейфа, — правда, перетянутые на затылке синей ленточкой, так что получался хвостик. Подобные хвостики носили некоторые берсерки, те, кто был уверен, что враг в схватке никогда не сможет схватить тебя за шевелюру… И одет гость был подобно Лейфу — рубашка и штаны. Но что-то в нем было необычное.
Тем не менее гость есть гость. Его следует поприветствовать и предложить сесть. Обычно викинги угощали своих визитеров мясом и вином, но у Лейфа, увы, не было ни того ни другого. Пришлось ограничиться разговором…
— Привет, уважаемый господин! — сказал альфар. — Садись, пожалуйста. Чувствуй себя, как дома!.. Меня зовут Лейф Солхейм. А тебя?
Гость вдруг засмеялся, и смех его тоже показался Лейфу необычным.
— А меня Труда Гульбрандсен. И я вовсе не господин. Это ты, наверное, господин. И немалый, раз тебя держат в замке Стуре. Или дворянин или маг… Я же самая простая девушка.