Утопия о бессмертии. Книга первая. Знакомство

Тимофеева Лариса

Диагноз мы узнали, когда Насте четыре с половиной было. О такой генетической мутации казахстанские врачи в то время не знали. Анализы на исследование в Москву отправляли. Когда я нашла информацию, прочла, что это за заболевание, узнала статистику летальности, я решила, что у моей девочки будет всё иначе. Она не умрёт. Я не позволю! Позже выяснилось, что у неё не одна мутация. Две. Наверное, чтобы наверняка. Без вариантов. Одна из двух самая тяжёлая в этой патологии. Сама по себе без вариантов.

Я всё время была сильной и бесстрашной. И Настя была сильной. Никогда

не жаловалась. Её друзья и не знали об её каждодневной борьбе за жизнь. Жила, как все. Только дышать ей было трудно. Лёгкие забиты секретом, в такие лёгкие трудно протолкнуть кровь, сердце от перегрузки с каждым годом увеличивалось в размерах. Тяжело подниматься в горы, но она всё равно шла вместе со всеми. Трудно танцевать, но она не пропускала ни одной вечеринки. Жила взахлёб. Кашель, изматывающий, – его и слышать было невыносимо! – она ухитрялась трансформировать в легкое покашливание, позволяя прорваться приступом только дома, когда рядом нет посторонних. Я не могла жалеть. Боялась, что она от жалости ослабнет, а слабой ей быть было никак нельзя. Мне надо было просто любить, а я суровой была. Чтобы ни-ни слабости. Любовь за слабость принимала.

Она кончила два ВУЗа. Параллельно, в одно время. Потом магистратуру. Пробовала писать. У неё бы получилось! Ей присущ природный сарказм, сама себя сдерживала, боялась обидеть людей. Салтыков-Щедрин – любимый писатель.

Сломалась я года за три до её смерти. Бояться стала. Смерти её бояться стала. Один раз позволила себе допустить эту мысль, потом только слабела. А потом отодвинула от себя, как будто спрятала. А человек, живущий в страхе, он – слабый, он не может бороться. Потому и ей уже ничем не могла помочь. И не помогла. Отпустила. Понимаешь? Ей не позволяла быть слабой, а сама из слабости отпустила!

Десять лет Насти нет. У меня остались только её могила и мои воспоминания. И ещё чувство вины. Я и чувство вины отодвигаю от себя. Прячу. Или сама прячусь…

Сергей сидел в изголовье кровати, опираясь спиной на подушки, и держал меня, как ребёнка, на руках. Я не знаю, в какой момент я стала говорить вслух. С первых ли образов прошлого, которым дала волю впервые за много лет, или позже? Сергей молча целовал моё мокрое лицо, а когда слова переходили в вой, только крепче прижимал меня к себе. Наконец я обессилела. Он начал тихонько баюкать меня, покачиваясь из стороны в сторону.

– Давай-ка, Маленькая, спать будем, – прервал он своё молчание.

Он лёг, я вытянулась вдоль его тела и положила голову к нему на плечо. Прижавшись щекой к моему лбу, он прошептал:

– Каждый человек может сделать только то, что он может сделать, Лида. Сверх меры никому не посильно. – Помолчал и добавил: – Ты не одна, Маленькая, слышишь? Я всегда буду рядом с тобой!

«Без Насти я одна, теперь навсегда одна, Серёжа!» – мысленно возразила я.

День третий

Утро встречало солнцем. Через проем двери я увидела лучик на полу гостиной и улыбнулась.

– Проснулась? – спросил Серёжа.

Я потянулась. Глаза ещё не хотели

открываться, а, может, и не могли после ночных слёз.

Сергей наклонился надо мной, и я перевернулась на спину. Теплые, сухие губы нежно коснулись моих век, поцеловали щёки, подбородок, остановились у рта, он прошептал:

– Малышка, просыпайся. Я отвезу тебя в спа-центр, там доспишь.

Я закинула руки ему за шею и прижалась к его рту. Очень бережно он поцеловал мои губы. Стесняясь, едва слышно, я шепнула:

– Я хочу тебя.

Сергей замер, осознавая сказанное… застонал и дал волю желанию…

Начали мы день с посещения банка. Едва вошли в холл, навстречу бросился служащий, одновременно и сгибаясь в поклоне, и простирая руку вглубь холла, поздоровался по-английски. Изогнувшись бочком и отставая на полшага, он сопроводил нас до нужного кабинета. Перед дверью забежал вперёд и, согнувшись ещё больше, открыл её перед нами. Хозяин кабинета встретил стоя, видимо, был уже оповещён о приходе посетителей. Произнеся слова приветствия, он указал на маленький круглый столик в окружении трёх кресел, и пока мы рассаживались, отдавал распоряжения застывшему в неподвижности подчинённому. Тот выскользнул за дверь, хозяин кабинета повернулся ко мне и что-то сказал.

– Маленькая, отдай ему паспорт, – перевёл Сергей.

Я подала паспорт, и хозяин кабинета покинул нас вслед за служащим.

– Какая почтительность! – восхитилась я. – Ты вип-клиент банка?

– Хозяин, – поправил Сергей не без самодовольства, – но персоналу это знать незачем.

Я тихонько хохотнула – его самодовольство было первой маленькой слабостью, которую я обнаружила в нём. В ответ на его удивлённый взгляд я невинно сообщила:

– Я люблю тебя!

Он опустил глаза на мой рот, и я перестала дышать. Ну как? Как одним только взглядом он будит во мне желание?

В кабинет влетел давешний служащий с разносом в руках и принялся расставлять на столе кофейные чашечки, джезву, сахарницу, поставил тарелочку со сластями и поклонился. Мы дружно в голос поблагодарили его на разных языках, и он так же стремительно, как и появился, исчез.

– Будешь кофе? – спросила я и взяла джезву в руку.

Сергей отрицательно качнул головой, и джезва вернулась на место.

– Что с Серёгой? – вновь спросила я.

– Пошёл увольняться. Открою мастерскую по ремонту двигателей. Он в танковых войсках служил, говорит, разбирается в моторах.

– Мастерскую откроешь в Херсоне?

– В Крыму. Маленькая, а ты молодец! Вчера одной фразой и паренька окрылила, и работодателю на ценность сотрудника указала.

– Ты про два-ноль? – уточнила я и рассмеялась. Мне была приятна его похвала.

Минут через десять вернулся хозяин кабинета – одной рукой он подал мне паспорт, второй протянул карту и выписку со счёта. Сергей поднялся на ноги и, видимо, в очень приятных эпитетах стал благодарить банкира. Тот расцвёл довольной улыбкой и проводил нас до самого выхода из банка. Будучи выше ростом, прощаясь, он каким-то образом ухитрялся снизу заглядывать мне в лицо.