Утопленник
Шрифт:
Богдан открыл глаза. Над серыми скалами заходило солнце. Неимоверное пекло жарило, варило, раскаляло тело. Нестерпимая боль пронзала. Глаза высмотрели окрестность — бородатые мужики весело орали и поднимали автоматы «Калашникова», повсюду дым и огонь, ветки засохших деревьев, липкая кровь омывала кожу. Богдан попробовал кашлянуть, кровавый фонтанчик взлетел над концом арматуры и осыпал лицо. «Боже!» — постарался крикнуть он, понимая, что сейчас видит. Из его горла торчал металлический штырь, пронзавший все внутренности. Взгляд быстро угасал, серая пелена, покрывавшая глаза, неизбежно темнела.
Смутное очертание чего-то или кого-то, возникло перед лицом, зависшее в воздухе. Оно
— Нет, — попробовал ответить Богдан, но лишь брызги крови взметнулись из горла. Исполинские руки разорвали его тело в мельчайшие кровавые капли.
И шёпот пронёсся над землёй:
— Я упаду дождём…
Богдан очнулся над унитазом. Рукавом вытер с губ остатки рвоты. Ничего не помнил, будто выпал во мрак, непонимающе осмотрел синюю плитку туалетной комнаты. Грозный комар норовил впиться под глаз.
— Туф. Мне нужно знать всё о Туф. И пива. И немного много пива. И немножко очень множко пива. — Развесёлое настроение накатило, Богдан ополоснул лицо под краном, заглянул в зеркало и остановил глаза на собственном отражении, запуская мысли и соглашаясь, что нужно разыскать Туф и завести с ней роман. Прошло четыре года и этой девочке уже двадцать лет. Самое-самое оно.
В зале на столе горел монитор, мерзкое лицо, периодично рвущееся помехами, наблюдало. Оно изучало. Бесцветные стеклянные глаза следовали за тенью Богдана. Но не одевающийся мужчина интересовал их, а то, что всегда окружало его, куда бы он ни шёл. Сильная помеха едва не стёрла лицо. Первое чувство — испуг испытала сущность. Оно проникло из видения прошлого этого человека. Оно давно ловило этот информационный портал, который открывало, пока ещё неизвестное ему, существо. Сущность лишь проскользнула на стыке двух враждующих сторон. И теперь оно — могло. У него нет тела, всегда была лишь темнота, чернь, но теперь оно видит этот мир, теперь — оно знало — у них есть будущее. У них будут тела, у них будет жизнь. Была вечная безысходность, вечная безнадёга, вечный сон пустого разума. Но оказывается — и вечность можно сломать.
Помехи на мониторе становились всё реже и реже — сущность быстро обучалась и теперь могла контролировать. Теперь её никто не сотрёт. Но оно знало, что чрезвычайно трудно будет проникнуть в биологический мир и завладеть физическими телами, где главная цель — тело человека.
Если бы Богдан взглянул на монитор пятью минутами ранее, то ещё мог успеть увидеть меняющееся лицо сущности. Но теперь оно предугадывало мысли и мгновенно бы исчезло. И оно знало, если бы человек увидел раньше положенного мгновения и, испугавшись, отключил, то пришлось бы исчезнуть и вновь погрузиться во мрак и ждать ещё одну вечность. Сущность увидела, что на неё смотрят другие пылающие ненавистью глаза, незримые для человека, и мгновенно поняла, что её не видят, лишь почувствовали чужое присутствие. Мерзкое лицо из монитора приобрело второе чувство и криво улыбнулось, поняв, что это ей не нравится, лицо приняло безмятежное выражение.
Ненавидящее невидимое существо приблизилось вплотную к монитору и осмотрело каждый пиксель, не понимая, откуда исходит чрезвычайно смертельная угроза. Не поняв и не увидев, существо вернулось в свой пока ещё маленький мир — в невидимую тень вокруг человека. Сущность из монитора переняла от чужака из мрака — ненависть. И поняла — это именно то чувство, которое ей нужно. Которое поможет во всём. Чувство ненависти влилось в сущность и закрепилось вместо крови — навсегда.
На мониторе возникла слабая вспышка — лицо сущности исчезло. Кто-то бился в чат, засыпал монитор сообщениями, но звук отключён, Богдан не слышал,
— Значит, Римма умерла. Как жаль. Обидно, когда такая красота уходит раньше времени. А разные чудины живут непомерно долго. — На уровень глаз приподняв ладонь, Богдан посмотрел на фотографию Туф, хотел про неё рассказать, но Потап поведал, что какая-то неизвестная сила вынесла ему входную дверь вместе с косяком и даже несколько кирпичей выломалось.
— И что думаешь? Может, конкуренты?
— Нет никаких конкурентов, — ответил Потап. — Всё под нами. Кто-то чужой фокусы вытворяет. Ничего, узнаю.
— Да! — вспомнил Богдан. — У меня сегодня тоже кто-то бегал с утра по крыше и черепицу выломал.
Друзья решили встретиться через день на похоронах Риммы и заодно всё обсудить.
Богдан отключил мобильник и с сожалением стукнул ладонью по коленке: про Туф-то забыл рассказать. Потап мастер в этих делах, всякие базы, подслушивающие, подглядывающие, в общем, шпионские штучки. Альберт ещё круче. Да и Павел следователь ушлый. Ладно, до послезавтра подождёт. Друзья найдут — эту милую девушку Туф.
Если она жива.
Глава 15
1
Урну с прахом Риммы забрал из крематория Альберт. Это он настоял на обязательном сожжении тела.
— Это неслыханно, — спорил Альберт с Потапом. — Как можно позволить червям жрать такую красоту. Да если она наблюдает за нами с небес, то проклянёт. Зальёт слезами наши головы. Её горький плач будет сниться нам не только по ночам. Захочешь отдохнуть на топчане в полуденное солнце перед бассейном, только сомкнёшь глаза — вылезет из твоих мозгов, засядет перед взором и будет умолять переложить из могилы в мёд.
Потап с подозрением выслушивал, не понимая серьёзность сарказма произносимых восклицаний. Альберт с пеной у рта — в таком положении духа его ни разу не видели, — раскрасневшись, доказывал, что эта женщина достойна только благородного огня. Скрытая агрессия прослеживалась во взгляде, иногда на мгновение ярость выплёскивалась наружу: зубы сжимались, из горла вылетал рык.
И когда Потап согласился, — даже тучи расступились над головами, — Альберт стал прежним: приветливые глаза, уравновешенный тон, который убаюкивал — вежливость, сострадание, милосердие. Нельзя было и подумать, что в сердце бушевали адские страсти.
Решено было прах Риммы захоронить во дворе её дома под площадкой мраморной ротонды, возведя в центре скульптуру неотличимую от оригинала. Перед кремацией Потап прислал лучшего фотографа и художника, чтобы запечатлели с разных ракурсов. Сам снял Римму на видео: она лежала на столе в морге, как живая. Потап сжал ледяную, но почему-то нежную ладонь и поблагодарил за появление в его жизни, прошептал, что любил чуть меньше Анжелики. Он прощался здесь, созерцая, запечатлевал в памяти вечность, и перед уходом поцеловал в лоб. Потап шагнул от стола и за спиной услышал тихий всхлип. Он резко обернулся и вперил потрясённые глаза, изучая мёртвое лицо. Дрожащие пальцы коснулись рта и провели по холодным губам от уголка до уголка. «Это ты? — произнёс мысленно Потап. — Нет, конечно. Спи, наша… — и не нашёл слова». Он хотел на день отложить погребение, получше приготовиться к ритуалу, но снова Альберт — настоял на определённой дате. Потапу не понравилась настойчивость профессора, ведь это не его семья и друзья, тем не менее удивляясь своему молчаливому угодничеству, согласился. Накануне он обзвонился Даниилу, но друг так и не ответил. Потап съездил в лофт, прождал до позднего вечера, не дождавшись, написал записку, чтобы приходил на погребение Риммы, указал дату и место.