Утра Авроры
Шрифт:
Сон больше не повторялся. Орландо посмеивался про себя, что его, словно спектакль, сняли с подмостков и уже не показывали в вечернее время. А в дневное пьеса претворилась в жизнь. Только роли в ней Орландо всё ещё были неясны.
– Мария…
– Да?
– Как ты узнала меня? Тогда, в первый раз?
– Разве есть необходимость объяснять?
– Я хочу это услышать.
– Хорошо.
Мария вздохнула.
– Есть вещи, которые мы знаем изначально. Ну, например, как дышать. Ходить. Жить. Разве тебя этому учат? Кому-то выпадает удача знать чуть больше, и тогда он пишет картины или стихи,
Он посмотрел в небо, словно там и правда скрывался ответ.
– Так.
– А ты? Откуда ты узнал про меня?
– Сон. Ты мне часто снилась.
– И как, я… В жизни такая же, как во сне?
– Нет. Лучше.
Она снова засмеялась - тихонько, так могли бы смеяться звёзды, если бы умели.
– Знаешь… Мы с тобой словно дети. Придумали сказку и поверили в неё.
– Разве ты не хочешь верить в сказку, Мария?
– У каждой девушки есть своя сказка. До поры до времени. А потом она выходит замуж.
Орландо рассмеялся, но Мария молчала, и он осёкся.
– Значит, ты не хочешь замуж, как Изабелла?
– Не то чтобы не хочу… Мне нравится мысль о семье, муже и детях. Думаю, мне бы это подошло. Просто… Мне страшно.
– Страшно?
– Да. Страшно, что через год, два, десять лет я стану для мужа просто хозяйкой в его доме. Он будет воспринимать мои чувства как должное. Любовь превратится в супружеский долг. Какое отвратительное выражение, правда? Разве можно это делать из какого-то долга?
Он и сам порой об этом думал. Может, поэтому и не женился.
– Нельзя.
– Считается, что муж и жена спят вместе ради продолжения рода, - помолчав немного, снова заговорила Мария. - А потом им это словно становится ненужно… Как будто это какая-то глупость, на которую жалко тратить драгоценное время… Они могут заниматься вместе чем угодно - бытом, воспитанием детей, разговорами, чтением, - но только не любовью. Об удовольствии речь уже не идёт. Его называют чуть ли не грехом.
Орландо прямо посмотрел на неё.
– Ну, а… ты сама что думаешь?
– Я думаю, греховно только то, что либо разрушает тебя - как пьянство, злоба или тяжёлые мысли, - либо нарушает границы другого человека - как насилие или убийство. Всё остальное естественно и не греховно. Особенно если оно приносит наслаждение. Больше того, я считаю это необходимым. Настоящая любовная близость - духовная и телесная - если не спасёт мир, то, во всяком случае, сделает его более здоровым, красивым и сильным.
– Да… пожалуй. Я никогда не думал об этом.
Он врал. Он думал, но думал совсем в ином ключе. Он не предполагал, что для Марии это может оказаться так важно. Что это может оказаться так важно для женщины.
До сих пор необходимость физической близости представлялась Орландо исключительно мужской потребностью. Сейчас же перед ним стояла молодая, чувственная женщина, которая каждым своим словом, каждым жестом - даже бессознательным,
И ещё больше его распаляло.
V
То ли в его жизни действительно началась светлая полоса, то ли просто так складывались обстоятельства, но подходящая работа стала подворачиваться Орландо всё чаще, и у него уже не было необходимости оставлять что-то на чёрный день. Однако свободного времени у него теперь выдавалось немного, и поговорить с Джоном ему удалось только через несколько недель после встречи с Марией.
К его удивлению, Джон вовсе не воспринял осторожно начатый Орландо разговор в штыки. Он согласился, что задумываться о семейной жизни для молодого человека вроде Андреа вполне разумно. «Мой сын способен заработать себе на хлеб и, я уверен, позаботиться также о жене и будущих детях», - гордо заявил трактирщик, и Орландо невольно пришла в голову мысль, действительно ли новостью об Изабелле вызвана радость Джона или же тем, что сын хочет остепениться и на самом деле вовсе не заинтересован в том, чтобы лезть на баррикады.
Андреа, узнав о разговоре Орландо с отцом, пришёл в такой неистовый восторг, что долго тряс руку своему неожиданному союзнику и даже назвал его «ангелом, спустившимся с небес, дабы заступиться за молодых людей, беззаветно любящих друг друга», отчего Орландо скривился и посоветовал Андреа не забивать голову поэтической чепухой и поменьше трясти рукой, если он не хочет снова её покалечить.
Вернувшись от трактирщика, Орландо устало опустился на кровать. Как там сказал Андреа в тот день, когда повредил руку? «Почему вы со всеми нами возитесь?» Почему же?
Орландо никогда не считал себя заступником и утешителем. Если он и лечил людей, не беря за это денег, то лишь потому, что он не был профессиональным доктором, а требовать за такую помощь плату ему казалось свинством. Впрочем, пациенты на его работу никогда не жаловались; вот и Андреа уже так трясёт рукой, что приходится его приструнять.
Но в попытке устроить судьбу сына трактирщика и юной Изабеллы Андраде было гораздо больше, чем обычная доброта, или как это там называется. Теперь Орландо точно знал, что делает это ради Марии. Едва ли он ждал от неё какого-то поощрения или благодарности; просто он видел, какую радость ей доставила возможность счастья сестры, когда он пообещал ей поговорить с Джоном.
С Марией они виделись не так уж часто: всего раза четыре или пять за осень. Но с тем более сильным желанием ждал Орландо каждую новую встречу. Он всё ещё не знал, что значат для них обоих эти отношения, но они придали его жизни смысл, больший, чем всё, что когда-либо происходило с ним до этого.
Поэтому, когда они в пасмурное ноябрьское воскресенье сидели в маленьком кафе на одной из неприметных улочек города (прежде не склонному к сентиментальности Орландо это вдруг показалось очень романтичным), он не сразу поймал себя на опасной мысли, которую нельзя было допускать и которую ему до этого дня вполне удавалось сдерживать.