Утраченное чудо
Шрифт:
В детстве Каин с удовольствием карабкался по зубьям заржавевших огромных шестеренок, представляя, что перед ним отвесные скалы, не думая при этом, насколько его часы могут показаться кому-то интереснее каких-то скал. Но он никогда не решался забираться к самому сердцу главного циферблата, откуда берет свое начало железная стрела, беспощадно рассекающая время. Даже теперь, когда это сердце остановилось, от него веяло упрямой силой, движущей континенты.
Между тем Каин накинул на себя пальто, подошел к черному холодному кругу, испещренному серебристыми заклепками, и навалился на него. Круг ответил приглушенным, долгим скрипом и погрузился в стену. Мгновенно его силуэт очертила
Каин шагнул в этот просвет неба и затворил за собой дверь в город.
Юноша нервно прошелся по карнизу, как будто нащупывая что-то, а потом шагнул вниз. Слившись с восходящим потоком воздуха, он скользнул мимо главного циферблата, похожего на витражные розы готических соборов, и понесся над крышами и трубами города.
Воздух был сладким, немного с привкусом гари, но ничего. Еще продолжал идти мелкий накрапывающий дождь. На шелковых улицах люди закрывали бутоны зонтиков, бугристые спины немногочисленных трамваев замирали или же приходили в движение.
Он так быстро опустился в каком-то переулке, что чуть было не потерял равновесие. Иногда бывает такое: задумаешься и.
Через некоторое время Каин вышел из переулка и побрел вдоль трамвайных путей по широкой и оживленной правильной улице. Был конец зимы, конец того самого благодатного времени, когда жители северных широт чувствуют себя арабами и кутаются так, что порой в прозябшем мутном воздухе совершенно невозможно понять, кто идет рядом. Тем не менее, Каин не любил зиму, даже не потому, что он выглядел в этом непомерно широком и длинном для него пальто с леопардовыми пятнами просто безобразно, и не потому, что, пусть и покрытая тканью, круглая сутулая спина казалась со стороны верблюжьим горбом. Каин с детства переносил холод тяжело. Доктор всё время говорил, что у него очень тонкая кожа.
Вот и поворот на улицу Шестнадцати обезглавленных пути. Каин, любивший ради развлечения придумывать предметам, людям и улицам другие имена и названия, называл ее улицей Старушек. Нигде больше нельзя было встретить столько видавших виды дам, как живых, так и каменных. Старушка была в каждом окне, на каждом крыльце, под каждым балконом. Они вырастали из стен, кое-где толпились у самой крыши, и, кто знает, может быть, еще и пылились на антресолях. Женщины и кариатиды с лицами, покрытыми сеткой морщин, казались сестрами.
Что касается пути, украшавших парадные входы, нужно сказать, что крылья у всех них были тщательно отбиты. Не все младенцы в ночь, которую вовек не забыть, лишились голов, но у тех, кто не лишился, были черные раны на шеях.
Улица старушек изгибалась полукругом. Вот-вот откроется зубастая пасть старинной площади, окруженной домами с покатыми крышами, на которых бесчисленные трубы и флюгер стояли точно строй солдат, вставших по стойке «смирно». Запляшут, как цирковые животные, куртки, плащи и шубы. Каин слышал, как невинно чистыми голосами радиоприемники пели нехитрые песенки. Первыми из-за поворота показались юродивые бездельники, толпившиеся вокруг пестрых газетных герольдов. Они были совсем как отступники, покупающие прощение грехов из глянца и папиросной бумаги. Герольды с удивительным достоинством стояли на фоне плакатов с лицами их господ-богов неизменно далеких, в жизни не слыхавших ни о каком Иерусалиме, но зато обильно поивших эти улицы вином. О да, Каин знал, что это очередь к агитаторам, раздававшим буклеты и талоны на выпивку. Дальше за ней кипел настоящий калейдоскоп.
Здесь прямо на себе выносили весь свой гардероб, здесь торговали позолоченными часами, павлиньими перьями и гипсовыми мадоннами, а новости из газет, как боевые стяги, полыхали чуть ли не в каждой мальчишеской руке.
Неумолимо
Город чего-то ждал. Его жители готовились: продавали, обменивали, избавлялись от всего, что пряталось в шкафах и на чердаках. И главное, как можно скорее. Этот рынок рождался множество раз, он появился на том месте, где его не было в помине.
Каин путался в этой толпе. Засмотревшись на что-то ярко-оранжевое, он чуть было не столкнулся с торговцем, поднявшим руки подобно первосвященнику. Какая-то женщина прошла мимо с выражением презрения, но ничего не сказала. Все было бы замечательно, если бы не голод. Левая рука юноши, скрытая под пальто, сжимала на груди тонкий газетный сверток.
Внезапно кто-то стиснул свободную каинову руку и силой вытащил его из толпы торгашей, предлагавших старые журналы. Каин глухо охнул. Чтобы в этой толпе его кто-то за руку схватил – такого не бывало! Каин удивленно посмотрел на этого человека и с трудом узнал его. Старикашка взволнованно сопел, но все-таки с удовольствием оценил испуганный непонимающий взгляд.
– Так вот где тебя носит, змееныш! А ну, говори, что ты тут искал?!
Каин попытался высвободить руку, но старик, хоть и был ниже его, держал ее мертвой хваткой.
– Шалишь, – прошипел старик и сжал руку еще сильнее. От неожиданности и боли Каин выронил сверток, который прятал под пальто, что-то упало на землю со звонким деревянным звуком, заглушенным, правда, шорохом газеты. Старик побледнел; оторвав свой взгляд от земли, он увидел, что пятеро зевак наблюдают за ними. Он нагнулся с достоинством циркового артиста, схватил сверток и потащил Каина туда, где поток людей был гуще всего – к выходу с площади. Очутившись на улице Марата, они миновали первые четыре дома, а потом скрылись в первом же подъезде пятого.
– Господин Платон…
– Заткнись, – сухо оборвал его старик, поднимаясь по лестнице. На третьем этаже Платон вставил ключ в замочную скважину и толкнул юношу в коридор прихожей. Каин, сослепу натыкаясь в темноте на самые разные предметы, кое-как выбрался в гостиную, но, споткнувшись обо что-то, больно растянулся на трухлявом паркете.
– Куриные мозги, – пробормотал Платон, разворачивая поднятый на площади сверток. Пальто на Каине было измято. Из-под слоя тридцатилетней драповой ткани виднелись, как два клинка из обсидиана, распластанные крылья. Старик перешагнул через кончик острого махового пера и встал возле двери на балкон, чтобы лучше видеть. Шуршанье оглушило комнату. Через мгновенье старик завопил и отшвырнул от себя что-то с таким видом, будто это была ядовитая змея. Предмет покатился по полу, и Каин случайно смог ухватить его и спрятать среди складок одежды, так что Платон и не заметил, куда делся инструмент. Но он и не мог заметить, настолько глубоко был поражен.
– Это флейта… настоящая!
– Да это она, – тихо откликнулся Каин.
– Ты что, совсем ничего не соображаешь? – приглушив голос, проскрипел старик, – То, что твою куриную голову за это не погладят, еще куда не шло, но я старый человек, мне многого просто не пережить.
Платон был невысокий, гладко выбритый, с курчавой шевелюрой из седых волос и круглыми влажными серыми глазами.
– Господин Платон, но ведь о красотке Сапфир именно вы рассказывали…
На мгновенье Платон словно окаменел, а потом мягко, но холодно произнес: