Утренняя фея

Касона Алехандро

Квико. Чего, смотреть уже нельзя?

Тельба. Просто потеря времени. Ты уже поел?

Квико. Основательно. Однако местечко всегда найдется.

Тельба наливает вино.

(Глядит на букет.) Вам нравится букет? Лавр, дуб, цветы.

Тельба. Неплохой, только почему один? У алькальда три дочери.

Квико. Это не для них. То уже прошло.

Тельба. Что, завелась

новая?

Квико. Необязательно. Это же просто букет.

Тельба. Ты уж не Аделе ли собрался его кинуть?..

Квико. Многие хотели бы, но никто не отва­жится.

Тельба. Почему?

Квико. Из - за Мартина.

Тельба. А при чем тут Мартин? Что он, муж ее или жених?

Квико. Да нет. Просто есть вещи, которых люди не понимают.

Тельба. Например? ,

Квико. Например... то, что молодой парень и девушка, не брат и сестра, живут под одной крышей.

Тельба. Этого мне еще не хватало! Даже ты, который их знает и ест хлеб в их доме, думаешь так? (Берет кувшин.) А ну повтори,

если ты мужчина!

Квико. Э, полегче, полегче... я ничего не думаю! Вы меня тянете за язык, ну я и повто­ряю, о чем тут все говорят.

Тельба. Где это «тут»?

Квико. Ну... тут... на улице, в пивной.

Тельба. В пивной. Святое место! Вот где швыряют камни в спину соседа. (Садится рядом с ним и наливает еще.) Ладно, скажи. Что же болтают эти святые гадалки?

Квико. Та... И то, да се, да тыры - пыры… Знаете: язык женщины — нож.

Тельба. Ну-ка, чертяка, расскажи, что они там шипят в своих проповедях. Давай!

Квико. Что, мол, Адела пришла, не зная, где помереть, а теперь она хозяйка в доме... И что она крадет все у Анжелики... И что вот теперь мол, она берет не только ее наряды, но и ее простыни. Вчера они с пастухом ржали над этим как лошади, когда вошел Мартин.

Тельба. Боже мой! И Мартин это слышал?

Квико. Ничего не поделаешь. Он вошел так внезапно, бледный как воск. Схватил пастуха, заставил встать на колени и произнести имя Аделы. Тогда ребята вмешались... и они поговорили.

Тельба. Да... Здорово, наверное, поговорили, потому что он сегодня перевязывал руку. А потом?

Квико. А что потом? Каждый вышел как мог, а он остался там пить один... и спокойной ночи.

Тельба (внезапно забирает кувшин

и кружку). Ну так спокойной ночи, пройдоха. И на всякий случай запомни и передай кабат­чице, чтобы она не беспокоилась за чужую честь, а сохраняла бы свою, если может. А что касается мужчин, то любая, которая имела в два раза меньше, чем она, — шлюха! Иди, иди отсюда!.. (Уже из двери в глубине, кричит.)

И пусть она льет побольше воды в вино!.. Воровка!

Кви ко уходит .

(Одна, ворчит.) Конечно! Кто же еще мог? Дурной глаз все видит в дурном свете... Вот язык! Стерва! Дохлая ящерица!..

Входит Дед.

Дед. Ты чего ворчишь?

Тельба (недовольно), А вам что за дело? И какая муха вас укусила: все ходите, выхо­дите, сторожите. Ждете кого-нибудь? Дед. Нет. А где Адела?

Тельба. Сейчас она спустится. Подбодрите ее немного, а то ей лезут в голову всякие тучи. (Идет дальше, ворча.) Ведьма! Старая пенка! Чтоб тебя разразило, аминь! (Уходит.)

Пауза. Дед высовывается в окно, смотр ит вокруг, на небо. Спускается Адела.

Адела. Дедушка, вы меня звали?

Дед. Пустяки. Просто я хотел тебя увидеть. Тельба сказала мне, что тебе в голову прихо­дят грустные мысли.

Адела. Глупости! Иногда ведь и поплакать приятно просто так. Я имею больше того, о чем мечтала. Мама одевается, чтобы вести меня на танцы, и сегодня самая красивая ночь в году. (У окна, из глубины.) Смотрите, все небо про­шито звездами! А луна совершенно круглая!

Дед (вздрагивает, услышав эти слова, тихо).

Совершенно круглая... Уже седьмой раз с тех пор, как ты пришла.

Адела. Да? Как коротки здесь дни!

Дед (берет ее за плечи, глядя в упор). Скажи мне правду, как самое святое: ты счастлива?

Адела. Как только можно быть счастливой.

Дед. Ты ничего от меня не скрываешь?

Адела. А что мне скрывать? (Беспокойно.)

Но мне кажется, это не я сегодня о чем-то умалчиваю. Что с вами?