Утро пятого дня
Шрифт:
— И еще там беркуты, — сказал я.
— И горные туры, — сказал Дед.
— А чем мы будем кормить наших ослов? — неожиданно пришло мне в голову.
— В самом деле, чем? — озадаченно переспросил Дед.
— И еще, говорят, ослы лягаются, когда им все надоест, — пошутил я.
— Да уж, эти создания чертовски упрямы, — удрученно сказал Дед. — Они и в самом деле могут остановиться посреди перевала, и тогда я просто не знаю, как быть.
— Придется
Дед ничего не ответил. Он стоял около карты, но не смотрел на нее, глаза его глядели куда-то в угол и вниз.
— А ведь в этом что-то есть, — вдруг опять приободрился он.
— В чем — в этом?
— В ногах… Ты молодец, умеешь подкидывать идеи. Я сейчас тебе объясню. Я уже, кажется, все нашел. Ослы отпадают, это ясно. Но ты опять подсказал, как нам быть. Мы пойдем пешком. На своих двоих. А называться наш переход будет так: от Белого моря до Черного. И никакого транспорта, никаких вещей. Я давно об этом мечтал.
— А успеем мы за одно лето?
— Не беда, если и не успеем за одно, пройдем за два, даже пусть за три, если потребуется.
— А что, если нам погрузить вещи на тачку? Я сам ее сделаю. Будет легонькая, что надо.
— Ловко придумано! Молодец! — Дед был счастлив, вовсю кочегарила его трубка. — Эх, беда, — внезапно огорчился он. — Я где-то читал, что австралийские парни уже отправились вокруг света таким способом. Да, тачки не годятся. Нам не пристало быть мелкими подражателями. Уж если подражать, так подражать грандиозно. Мы пойдем, как ходили великие и древние странники, пилигримы. С посохом! С обыкновенным сучковатым посохом. А что? Странники с посохом. В наше-то время. Неплохо звучит! И пусть все мчатся на своих автомобилях сломя голову. А мы будем купаться в озерах и речках, станем разводить костры и варить кашу. Спать будем в стогах. Мы отпустим бороды… — Дед замолчал, посмотрел на мое лицо, раздумывая, вырастет на нем борода или нет, усомнился и все-таки продолжил так: — И, похожие на сказочных лесовиков, выйдем к морю и воткнем наши корявые посохи в песок какого-нибудь фешенебельного черноморского пляжа.
— А не заберут нас как бездомных бродяг? — спросил я.
— Путешественник не бродяга, — строго сказал Дед. — В наших обликах должна быть броская определенность. Изюминка. Нужно, чтобы каждый еще издали понял, с кем имеет дело. Я, кажется, знаю, что нам нужно. Я это видел вчера или позавчера. И это совсем недалеко от нас, в магазине «Динамо». Только бы не раскупили. Ах, чудак, как я раньше не догадался! Знаешь что? Собирайся, а то расхватают. Это же не ботинки, а гусеничные трактора! Подошва, кажется, вырезана из колес самосвала, а широкие крючки, вместо петель, блестят, как пуговицы баяна.
Дед пренебрежительно отшвырнул стоптанные шлепанцы, втиснул ноги в свои повседневные черные ботинки. Чтобы удобнее было их шнуровать, он поднял правую ногу на краешек стула. Но что это? Почему так упирается в живот колено? Почему Дед так хрипит, свистит, покряхтывает, отдувается? А вот и кашель. Кашель заядлого курильщика. Дед вытер вспотевшее лицо и грузно опустился в кресло. Я впервые так ясно увидел, что наш Дед именно дед, старик, переживший две войны, ранения, океанские штормы и еще что-то такое, что не пересказать, не передумать.
— Да-а, уже не тот… брюхо мешает, — печально сказал Дед. — Уж не твои семнадцать. Ты даже не представляешь, с каким отвращением я иногда смотрюсь
Я сидел на диване и не знал, чем и как утешить Деда. Эх, если бы я мог поделиться с ним своей молодостью! А может быть, именно сейчас ему нужно выбраться к деревьям, солнцу, придорожным канавам, где он, как уже было в прошлое путешествие, выбросит снотворные и нитроглицерин, где любимой походной иглой, похожей на шило, он заузит в поясе свои брюки, где на клеенке мы разложим колбасу и хлеб и пыльными руками начнем есть непередаваемо вкусную дорожную пищу. Будут плыть в неизвестность облака, будут проноситься перед нами машины, будут озабоченно ползать муравьи по нашим ногам, а мы улыбнемся друг другу, и станет ясно, что каждый из нас думает: «Вот это по мне, это жизнь!»
— Ты уж прости, — буркнул Дед. — Сегодня мы не пойдем в магазин.
— А завтра?
— Завтра? — Дед прищурился, вложил в рот мундштук трубки, почмокал, попыхал дымом. — Завтра? — Глаза его стали веселыми и горячими, как недавно, когда он мечтал. — Никакого завтра не будет, идем сейчас же. У меня нет времени ждать… Ты только посмотри, где мы еще с тобой не побывали!
Дед вскочил с кресла, подбежал к карте, подбросил к ней руку. Так подбросил, будто смахнул со стены все города, горы и океаны, чтобы крепко-накрепко зажать их в кулаке.
В комнате над дверью что-то затрещало. Только тут я заметил новый большой звонок, он висел на проводах, перекинутых через гвоздь. Дед услышал, забеспокоился, подбежал к письменному столу, выдернул один за другим ящики, отыскал маленькую стеклянную ампулу и быстро вышел. Я знал, что за стеной лежала в постели его больная внучка. Дед уже месяц ухаживал за ней днем и ночью.
— Леня, будь добр, сбегай в аптеку, — попросил Дед, вернувшись. — Она на углу улицы Желябова и Невского. Получи лекарство. Знаешь, там, где выдают по рецептам. — Дед дал мне какую-то бумажку, и я помчался.
Вернувшись, я застал в комнате Деда двоих наших кружковцев — Руслана и Люду. Они чинно сидели рядышком на стульях у окна. А на диване полулежал Андрей.
— Здравствуйте, — сказал я радостно.
— Привет, привет, знаменитость, — усмехнулся Андрей. Руслан и Люда кивнули.
Смущаются, подумал я. Пришли посоветоваться насчет свадьбы. Если бы я не знал об их недавнем решении, никак бы не подумал, что передо мной сидят жених и невеста, такие они разные: высокий, тощий, с виду сумрачный он, и маленькая, тоненькая, озорная и лукавая она. Густые черные волосы Люды вились мелкими колечками, спадали на плечи, на голубое платье. Она крепко держалась за края стула. Я подумал, что еще немного — и она не выдержит этой чинной неподвижности, быстро встанет, рассмеется, начнет подшучивать над всеми нами. Руслан сидел прямо, сосредоточенно и будто что-то мял, скручивая длинными пальцами. Он всегда так делал, когда волновался.
Я отдал Деду лекарство. Дед поблагодарил и больше не сказал ни слова. Низко склонилась его голова, редкие седые волосы были растрепаны, очки сползли на кончик носа. Сидя в кресле, Дед грустно потягивал трубочку, сопел, покашливал. Его было просто не узнать. Куда девались энергия и веселость? Что тут произошло?
Я сел на диван рядом с Андреем, хотел сказать что-нибудь забавное, пошутить, но меня смутила необычная тишина в дымной комнате Деда. Как будто что-то очень важное нарушилось с моим появлением. Никто не смотрит на меня, никто не ждет моих слов. Лица у всех напряженные, вызывающе топорщится клочковатая борода Андрея.