Увидеть лицо - 2

Барышева Мария Александровна

Она хлопнула дверцей и быстро зашагала, почти побежала прочь. Виталий дернулся было следом, потом сплюнул, зло ударил ногой по колесу машины и метнулся к автомату. В кармане у него запищало, он выхватил телефон и чуть не шваркнул его об асфальт, но тут же опомнился, нажал на кнопку и прижал трубку к уху.

— Аля, послу…

— Это не Аля! — резко перебил Виталий торопливый голос Жоры. — В чем дело?!

— А, ты? Вот что — немедленно приезжайте! Вы еще не всех нашли?

— Нет еще.

— Примерно сколько?

— Остались Олег, Светка, Кристинка, Маринка и Лешка.

— М-да, — мрачно произнес Вершинин. — Короче, пока бросайте все и едьте сюда. Боюсь, у нас проблемы.

— В чем дело?

— На месте объясню, — сказал Жора и отключился.

* * *

Алина

шла неторопливо, куря на ходу, хотя это считалось неприличным, иногда поругиваясь себе под нос и пиная носками сапог подворачивавшиеся под ноги пивные крышки и пустые сигаретные пачки, хотя это тоже считалось неприличным. Ветер срывал искры с ее сигареты и уносил их в темноту за ее спиной, где сердито шумели голыми ветвями гигантские тополя. Ночь была глубокой, безлунной и слабые лампы придорожных фонарей помогали мало — их едва-едва хватало на то, чтобы освещать столбы, на которых они держались. Это была почти окраина города, лишенная ярко освещенных витрин, светящихся вывесок и потока огней стремительно проносящихся фар — их здесь был, скорее, мелководный ручеек — машины прокатывали мимо не то, чтобы нечасто, но как-то тихо и незаметно, прогоняя перед собой волну яркого света и снова погружая все в сонный ночной полумрак. Кое-где светились стекла одиноких ларьков. Она знала этот район с детства, и ей казалось, что с тех пор он стал куда более мрачным. Ходить здесь по ночам в одиночку было небезопасно, но обычно Алина возвращалась домой вместе с Женькой, а на случаи одиночества в кармане пальто лежал баллончик со слезоточивым газом, хотя сегодня применять его было бы довольно сложно, вернее, опасно. Она уже размышляла над этим. Прежде чем брызнуть, нужно было встать по ветру, чтобы порция газа не прилетела ей же в лицо, а где гарантия, что пока она будет выбирать нужную позицию, преступник добропорядочно подождет в сторонке? Да, скорее всего, и не будет она ничего выбирать — выхватит с перепугу и пшикнет, а там — как повезет. Впрочем, до сих пор прецедентов не было ни разу.

Алина подождала, пока проедут машины, и перебежала через дорогу. До дома осталось всего несколько дворов. На всякий случай она быстро оглянулась — не крадется ли кто следом с дурными намерениями? Но никто не крался — следом шли только две пожилых женщины, свернувшие в первый же двор.

Она выбросила окурок и, поежившись, зашагала быстрее. Вдалеке прогрохотал поздний трамвай — скорее всего, шестнадцатый. Неподалеку в кустах урчали и страдальчески завывали коты, из глубины дворов то и дело доносились взрывы и взрывчики — кто-то старательно упражнялся с петардами, в последние годы ставших настоящим бедствием для тех, кто ценит спокойствие и личную безопасность. В одном из домов громко работал телевизор, крича голосом Стругачева:

— Где эта сволочь?!..

В другое время она бы улыбнулась, вспомнив эту сцену из «Особенностей национальной охоты», но не сейчас. В ней до сих пор все кипело от злости и обиды, причем Алина никак не могла понять, на кого злится больше — на Виталия или на саму себя. К этому примешивалось странное глухое отчаянье — с каждым часом она все больше осознавала, что рядом — совершенно чужой человек, которому глубоко безразличны все мысли, поступки, эмоции и порывы, упакованные в обертку из костей и плоти и все вместе называемые Алиной Сухановой. Безразличны, если только это не мешает делу.

И все сейчас по-другому, Алина — и жизнь другая, и мы другие. Я другой!

Слева потянулся высокий бетонный забор, ограждавший автостоянку, и Алина, покрутив головой по сторонам, шагнула на широкую дорогу. Машин не было видно, и она небрежно пошла наискосок, погруженная в свои мысли.

Когда она достигла середины выщербленной асфальтовой ленты, мрак, теснившийся в одном из ручейков узкой дворовой дороги вдруг ожил, открыв ослепительно яркие глаза автомобильных фар, раздался пронзительный визг колес, и на дорогу, заложив крутой вираж, вылетел пыльный светлый «рекорд» и, набирая скорость, целеустремленно помчался вперед. Длинные ослепительные лучи пронзили испуганно развернувшуюся человеческую фигуру, словно иглы зазевавшуюся бабочку.

Алина на мгновение оцепенела, тупо глядя на надвигающиеся слепящие огни и потеряв счет времени. Она сваляла дурака, отказавшись поехать вместе

с Виталием. Господи, какого же она сваляла дурака! На мгновение в голове мелькнула нелепая мысль.

А может, так и лучше?

Развернувшись, она бестолково дернулась туда-сюда, словно кошка, оказавшаяся на пути стаи разъяренных псов, потом все же побежала в нужном направлении — не туда, где тянулся бетонный забор, а к тротуару, который сейчас казался очень далеким, словно противоположный берег Волги. Почему-то, она почти не сомневалась, что добежать не успеет.

Шума двигателя второй машины Алина не услышала и так и не поняла, откуда она взялась — скорее всего, вынырнула с противоположного конца двора. Она лишь успела увидеть летящие по встречной фары, а потом под ногами оказался тротуар. «Рекорд» с охотничьим азартом прыгнул следом, без труда перемахнув через низенький бордюр.

Мчавшаяся навстречу машина — старенький пыльный «москвич» — вдруг резко развернулась, отчаянно визжа шинами, и на развороте с грохотом врезалась в бок «рекорда». Алина с отчаянным криком бросила свое тело вперед и уже в полете почувствовала промчавшуюся совсем рядом волну теплого воздуха. Потом она ударилась об асфальт, от удара ее перекувыркнуло, и Алина замерла, оглушенная, инстинктивно прикрыв голову руками и чувствуя под щекой бугристый холод камня.

«Москвич» еще не успел набрать достаточную скорость, но удар-таки отбросил «рекорд» в сторону от намеченной цели, прилично смяв ему крыло. Пока «москвич» ошеломленно урчал двигателем, словно приходил в себя от собственной дерзости, «рекорд» проворно дал задний ход, выбираясь на обочину. Алина, приподняв голову, увидела это и проворно поползла в сторону от тротуара, цепляясь скрюченными пальцами за твердую землю, вломилась в кусты и застыла там, хрипло, со свистом дыша и глядя, как чуть не убившая ее машина разворачивается резким рывком. Потом «рекорд» мигнул фарами, словно издевательски подмаргивая на прощание, и с ревом помчался вниз по дороге, уходя в темноту, а сверху уже летел знакомый «лендровер», гоня перед собой полукруг яркого света. «Москвич» дернулся и начал неторопливо, даже как-то лениво выбираться с тротуара, со скрежетом волоча по асфальту полуоторванный бампер. Перед Алиной, сжавшейся под сомнительной защитой акациевых кустов, мелькнуло лицо водителя, и она изумленно открыла глаза. Это лицо она ожидала увидеть здесь меньше всего.

Джип притормозил рядом с «москвичом», и из него выскочил Виталий. Даже не взглянув в сторону помятой машины, он обмахнул взглядом пустой тротуар и темную чащу кустов за ним, потом закричал, и в его крике был отчетливый ужас.

— Аля!

Алина слабо пискнула из кустов и хрустнула ветвями. Виталий бросился к ней и извлек ее на слабый фарно-фонарный свет — исцарапанную, ободранную, залитую кровью, с сухими листьями и веточками в всклокоченных волосах. Он убрал волосы с ее лица, и на него глянули два испуганных глаза.

— Алюшка!.. ты… как?!.. чего?!.. живая?!..

У нее в груди что-то пискнуло, и она крепко обхватила его за шею руками и, дробно, мелко стуча зубами, уткнулась ему в плечо, размазывая по темной ткани плаща кровь из разодранной щеки. Виталий тоже обнимал ее — как-то суетливо, словно она рассыпалась на части, и он пытался удержать их все вместе. Потом замер, успокаивающе поглаживая ее спутанные волосы и глухо бормоча:

— …рыжик-рыжик… тише… все…

— В-в-в-в… — сказала Алина и еще глубже вжала лицо в его плечо. Ее продолжало колотить. Сейчас она не чувствовала боли — все заслоняло ни с чем не сравнимое ощущение ослепительного счастья, еще не до конца осознанного, — счастья продолжающейся жизни. Долей секунды позже защипала и запульсировала ободранная об асфальт щека, и она с трудом подавила накатившее желание засмеяться. Еще никогда она не испытывала радости от ссадин и царапин. Это было замечательно, что она могла чувствовать, как болит разодранная щека. Это было замечательно, что она может стоять на коленях и вжимать эту разодранную, но живую щеку в чужое плечо, а не лежать на дороге исковерканной окровавленной остывающей грудой. Алина вспомнила волну теплого воздуха, пронесшуюся совсем рядом, и сжалась в обнимающих ее руках. До сих пор ей казалось, что у смерти холодное дыхание. Лезвие, так реально полоснувшее ее по горлу там, было очень холодным.