Увидеть небо

Новоселов Дмитрий

Просыпаться нужно утром. Сон на закате - сплошная головная боль и изжога. Я выпил стакан кефира и сходил в душ. От кефира случился понос, после которого пришлось мыться снова. Хотелось испытать чувство полной свежести. В ожидании, пока высохнет голова, я тупо смотрел в телевизор, но ничего не понимал, не мог сосредоточиться. От нетерпения я нашел фен и пару раз обжег им корни волос. Волосы казались сухими, но я знал, что весенний ветер одним порывом обеспечит мне долгую нудную и сопливую простуду, поэтому еще полчаса потратил на поиски кожаной

кепки с опускающимися ушами.

Одевшись во все черное, от носков до рубашки, я спустился в ночь. На углу, в баре, я выпил чашку растворимого кофе с трюфелем, чем поверг свой желудок в полное недоумение. Минуты две он возмущался, а я - пукал. Пока шел до остановки, все кончилось. В трамвае напротив меня сидела симпатичная девушка лет двадцати. Я бросил в нее улыбку, на которую она ответила холодным презрением. Ночь превратила окна трамвая в зеркала, и вместо пейзажа за стеклом подсовывала мне мое собственное отражение. Небритый субъект в черной кожаной куртке и в кепке с опущенными ушами. Слишком противный, чтобы тратить на него свое хорошее настроение. И слишком нищий, если ездит по ночам в одноглазых трамваях. Перед нужной мне остановкой, проходя мимо девушки, я остановился, слегка наклонился, и негромко сказал:

– Я вас очень хорошо понимаю!

– Дурак, - со страхом ответила она.

Квартира Игоря не была заперта. Не разуваясь, я прошел прямо в зал. Посреди зала стоял гроб с телом. На диване сидела женщина с красным носом, которая утром открывала мне дверь. Пахло формалином и кровью. На столе горела тонкая свеча.

– Все уснули, - сказала женщина.
– А покойника нельзя оставлять одного в такую ночь. Его душа рядом, - она посмотрела на меня осоловевшими глазами и заплетающимся языком продолжила: - Неле и родителям мы дали успокоительного. Пусть поспят. А в три меня должен сменить Иван.

Я не знал, кто такой Иван. Я не знал, кто эта пьяная, самоотверженная женщина.

– Вы идите, я посижу, - сказал я.

Она ушла.

Я заглянул в спальню, а затем в детскую комнату. Везде спали люди. На кухне, на холодильнике я обнаружил десять восковых церковных свечей, которых вполне хватит до завтрашнего дня. В туалете на стиральной машинке лежала наполовину пустая пачка сигарет. Я вытащил одну и попробовал закурить. Закашлялся и выбросил в унитаз. Завершив обход, я вернулся в зал, сел на диван и принялся смотреть на то, что когда-то было моим товарищем.

Я думал о том, что не стоит плакать и убиваться по этому огромному куску костей и мяса, обтянутому кожей. То, что лежало передо мной, не было Игорем, оно даже отдаленно не напоминало моего друга. Тело - всего лишь символ. А Игорь... Он теперь лучше нас знает, что такое бесконечность.

В детстве я закрывал глаза и пытался представить себе бесконечность и не мог. У меня просто не хватало фантазии. Но и конец вселенной, который представлялся мне в виде стены, тоже не был настоящим концом, ведь всегда за любой стеной опять начинается

нечто. С возрастом эта загадка перестала меня волновать, и лишь сегодня я понял, что ответ приходит вместе со смертью.

Я не любил слово "душа", но свято верил - то главное, что есть в человеке, не исчезает вместе со смертью его тела, а продолжает существовать. А иначе, скажите на милость, какой во всем смысл?

Я попробовал выстроить диалог с Игорем. Сам спрашивал и сам же за него отвечал.

– Ты знал, что тебя убьют?
– спрашивал я.

– Нет, - отвечал я сам себе.

– Но ты догадывался, что тебе грозит опасность?

– Нам всем грозит опасность.

– Ты знал убийцу?

– Это не важно. Ты ведь его видел.

– Я видел только его машину. Я его знал?

– Это не важно.

– А что важно?

– Важно, чтобы он за это ответил.

Игра была довольно рискованной, а диалог - сомнительным. Естественно, я был совсем один, но, разговаривая таким образом, старался почему-то выглядеть лучше, чем я есть на самом деле, как ведут себя при разговоре с человеком, которому хотят понравиться. Я очень много чего пообещал покойному в порыве откровения - позаботиться о его семье, ходить на его могилу, но, самое главное, я пообещал рассказать ментам про светлую девятку.

– А что я скажу, если меня спросят, почему я сразу обо всем не рассказал?
– спросил я.

– Скажи, как есть, - посоветовал мне Игорь.

– Тяжело признаваться в собственной трусости.

– Тогда скажи, что забыл.

– А почему вспомнил?

– Скажи, что я тебе напомнил.

– Дурдом.

Я долго заигрывал с пустотой и менял свечки. В три часа ночи меня никто не сменил. В семь утра пришла Игорешкина теща. Она, сладко зевнув, с удивлением посмотрела на меня и спросила:

– Ты откуда взялся?

– Я пришел еще вчера.

– А кого ты сменил?

– Я ее не знаю.

– Ты хоть спал?

– Ну...

Она растрогалась.

– Ты настоящий друг.

Она забыла, как меня зовут, какое-то время пыталась вспомнить, но не смогла.

– Пойду заварю чай, - сказала она.

Чая я не дождался. Появление живого человека подействовало на меня расслабляюще. Я вначале поднял ноги на диван, потом вытянул их, а потом уронил голову и уснул с чувством выполненного долга параллельно телу Игоря в той же позе, на спине лицом вверх.

В спальню меня перетащили, когда окончательно рассвело. Кому принадлежали руки, взявшие меня под мышки, я не догадался. Я даже не открыл глаза, позволил снять с себя рубашку и сразу же провалился в черноту, как только коснулся потной кожей прохладной простыни.

Вынос тела был назначен на двенадцать и я бы обязательно проспал этот торжественный момент, если бы не Неля. Она растолкала меня за плечо.

– Коля, вставай, пора. Скоро приедут за Игорем, - сказала она.

– Угу, - ответил я.