Увядающая надежда
Шрифт:
— Одна из причин заключалась в том, что мы отдалились друг от друга. Мы провели слишком много времени вдали друг от друга, и наш опыт был разным. Поэтому, естественно, он сформировал нас по-разному. Селия была учительницей начальных классов и проводила свои дни в окружении детей. Я проводил свои дни в Афганистане, окруженный стрельбой и людьми, страдающими или умирающими.
Я отвожу взгляд от его рук, когда он начинает ощипывать птицу.
— Какова была другая причина?
— Хмм?
— Другая причина, по которой у вас ничего не получилось?
— Другой причиной… был я. — Странный звук вырывается
— Или, скорее, посттравматическое стрессовое расстройство.
— О.
— Мне поставили диагноз после того, как я вернулся домой. Я постоянно злился и избегал людей. Люди также избегали меня, даже люди, которые были моими друзьями. Некоторые боялись меня. Я терпеть не мог слышать определенные звуки. Мне снились ужасные кошмары. Раньше они были намного, намного хуже, чем сейчас. И Селия… она начала желать, чтобы я снова вернулся в армию. Она вообще не могла иметь со мной дело. Начала избегать меня в течение дня. Ночью спала в другой комнате, а потом стала ночевать у своей подруги, сказав, что не может отдохнуть. Что она все еще может слышать меня.
— Вы ходили на консультацию?
— Я ходил. Я помню, как мой консультант предупреждал меня, что многие браки, подобные моему, распадаются. Он предложил нам провести семейную терапию. Мне потребовалась целая вечность, чтобы набраться смелости и попросить Селию пойти со мной на консультацию. К тому времени, как я это сделал, она вообще почти не возвращалась домой. Я думаю, для нее все уже было кончено, но я отказывался это видеть. Я подготовил эту очень сложную речь и повел ее в ресторан, где мы были на нашем первом свидании много лет назад. В ту ночь она сообщила мне новость о том, что хочет развестись.
— Это… Мне жаль… это очень печально.
— Так и есть. Невероятно, как быстро все может пойти не так. Она сказала мне, что разлюбила меня. И, как ты правильно предположила, влюблена в кого-то другого.
— Ах…
Следующие несколько минут проходят в тишине, пока мы насаживаем птицу на шампур вместе с несколькими сероватыми, похожими на бумагу корнями, которые я выкопал сегодня рано утром. Мой желудок скручивается при виде жарящейся птицы. Прошло так много времени с тех пор, как я в последний раз нормально ела. У Тристана тоже урчит в животе. Чтобы утолить голод до тех пор, пока птица не будет готова, каждый из нас выпивает по несколько банок воды. Вода, как обычно, чуть теплая, и я бы все отдала за глоток ледяной воды. У меня болит горло при одной мысли об этом.
Поскольку он не выказывал никаких признаков желания продолжить разговор, я удивлена, когда он снова заговорил о своей жене.
— Они поженились сразу после нашего развода, а через несколько месяцев у них родился ребенок.
— Он был зачат, когда вы двое еще были женаты?
— Простая математика доказывает, что да.
— Как ты справился с этим?
— Плохо, — говорит он, уставившись на жарящуюся птицу, положив подбородок на колени.
— Я стал кем-то вроде отшельника на некоторое время.
— Почему ты не вернулся в армию?
— Я не мог. Несмотря ни на что, я все же оправлялся от травмы и не хотел возвращаться к исходной точке. И я ненавидел армию. В некотором смысле, я чувствовал, что она была виновата во всем,
— Ну, так оно и было, — говорю я.
— Я не знаю. Раньше я верил, что опыт, который подбрасывает нам жизнь, формирует нас. Теперь я думаю, что именно то, как мы справляемся с этим опытом, формирует нас.
— Это интересный взгляд на вещи, — бормочу я. Мои мысли возвращаются к моим собственным мрачным дням после того как умерли мои родители. Сказать, что я плохо справлялась, — это еще мягко сказано. Но я не хочу думать о своих родителях. Я годами приучала себя не позволять своим мыслям обращаться к ним — отвлекать свои мысли на что-то другое, когда они угрожали вспомнить то, что я хотела забыть. Возможно, именно поэтому мне так быстро удалось приучить себя не думать о Крисе с тех пор, как мы потерпели крушение в этом забытом месте.
— Итак, если ты не считаешь армию ответственной, почему ты не вернулся туда?
Он пожимает плечами.
— Я больше не хотел такой жизни. Когда я встретил Селию, я был молод и полон мечтаний, готовый пожертвовать собой ради общего блага. Легко быть щедрым, когда ты счастлив. Я потерял и счастье, и способность мечтать. И, честно говоря, армия была не тем местом, где можно творить добро, как я когда-то думал.
— Ты всегда хотел быть в армии?
— Я думал о том, чтобы стать врачом. Либо врач, либо военный. Я выбрал военную службу в свой семнадцатый день рождения.
Раньше я восхищалась им за его доброту и отсутствие страха. Теперь я восхищаюсь им еще больше. Для принятия такого решения требуется огромная внутренняя сила. Особенно в таком юном возрасте.
— Когда я вернулся из армии, я думал о том, чтобы поступить в колледж, а затем поступить в медицинскую школу, но я чувствовал себя слишком старым для этого.
— Ты все еще любишь Селию?
— Нет. В какой-то момент я тоже разлюбил ее, сам того не осознавая. Я цеплялся за нее, потому что она воплощала надежду на нормальную жизнь, а потом я узнал, что надежды больше не существует.
Что-то пересекает черты его лица… как тень… такая густая, почти как вуаль. Я понимаю, что видела это выражение у него раньше. Когда он выпускал те стрелы. Когда он желает мне спокойной ночи и уходит в кабину пилота. Глубоко нахмуренные брови и страдальческий взгляд были не так заметны, но они были. Признаки того, что человек прячется в своей скорлупе. Нет, не в скорлупе.
В своем аду.
У меня возникает необъяснимое желание сказать ему что-нибудь утешительное, вызвать улыбку на его лице, потому что его мучения терзают меня, как если бы они были моими собственными. Прежде чем у меня появляется возможность хорошенько обдумать все, он растягивает уголки губ в улыбке и говорит:
— Итак, я прошел подготовку на пилота и начал работать на Криса.
— Что ж, хорошо для меня. Кто знает, как долго я бы продержалась, если бы пилотировал кто-то менее подготовленный к выживанию.
— Нам стоит пойти на разведку сразу после еды, чтобы найти яд для наконечников стрел, — говорит Тристан, и я киваю в знак согласия. Но когда птица и коренья готовы, мы едим так быстро, что наши желудки болят сильнее, чем от голода, заставляя нас отдыхать несколько часов.
— Давайте начнем, — говорит Тристан.