Уйын Полоза. Книга вторая
Шрифт:
— Так что, так и не тронем этого ублюдка? И это после того, как он наших корешей порешил? — Ты стал слишком труслив, Шпала. Авторитет теряешь. Это не хорошо. — Зло сощурился садист.
— За базаром следи, Сучок. — Шагнул к нему на встречу Шпала, схватив того за грудки. — Я ведь могу и осерчать, а ты знаешь, что я себя в таком состоянии не контролирую. Могу тыковку дурную свернуть.
— Да я чего? Я ни чего, — забегали глаза Сучка. — Я только предупредить хотел. Мы же кореша.
— Еще раз вякнешь, удавлю. — Швырнул Шпала сжавшееся в ужасе тело на землю. — Этого, — он ткнул рукой в сторону Художника. — Привязать к жердине, к Ледяной
Максима пинком в спину уронили на землю, скрутили ноги, переплели по новому, уже спереди, руки и привязали к длинной палке. Два орека взвалили ношу на плечи и в сопровождении остальных охотников за двуногой дичью, двинулись в сторону Бурга.
Его несли как барана на заклание, а он не чувствовал в душе ничего, пустота поселилась внутри, словно какая-то связующая нить оборвалась, между ним и реальностью. Его ни сколько не волновало, что будет дальше. Он воспринимал свое будущее как долгожданное окончание затянувшегося, неприятного приключения.
Теперь он свободен, и уйдет туда, где ждет его Угрюм. Художник улыбнулся и закрыл глаза. Плевать на все. Он устал, и его больше ничего не интересует.
Глава 31 Убыр
Холодно так, что свело скулы и даже зубы не могли стучать. Максима пронесли мимо Бурга, и не заходя в город, перейдя через портал, занесли в холодную локацию вечной зимы. Через некоторое время, до состояния сосульки, заморозив на ветру пленника, бросили связанное, окоченевшее тело на что-то твердое. Куда он попал, Художник не видел, так как ресницы намертво смерзлись и открыть глаза не получалось.
— Вы, тупые бездельники! — Рявкнул чей-то глухой бас.
Кто говорит Художник не видел, все из-за тех же смерзшихся ресниц, да и слышал он властный голос, через пелену затухающего сознания. Блаженный, последний сон теплой волной накатывал на умирающий разум, о такой легкой смерти он даже мечтать не смел.
— Я велел доставить вам живого игрока, а не замороженную тушку. Ваши отбитые мозги не могли додуматься одеть его? Немедленно развязать, завернуть в медвежьи шкуры и напоить горячим, лечебным отваром. Если он умрет, то я из вас сделаю голые, ледяные статуи, для украшения дворца. Выполнять бездари.
«Зачем? Здесь так хорошо, — Максим поморщился во сне. — Сейчас появиться мама и нальет горячего чая. Мы будем пить, болтать не о чем и вспоминать детство. Зачем мне какой-то там отвар? Мне он не нужен.»
Кто бы это ни был, но смерти Художнику он явно не желал, иначе бы просто заморозил, тут даже усилий никаких не надо, оставь все как есть и на этом конец, душа и так еле-еле держится в уже почти мертвом теле.
Художника бросили животом вниз, срезали веревки, но он этого даже не почувствовал, так как и руки и ноги окоченели, потеряв чувствительность, как от ограниченного поступления крови, так и от холода одновременно. Его перенесли на что-то мягкое и укрыли видимо той медвежьей шкурой, которой требовал накрыть пленника властный голос. Губы разжали и в горло хлынул обжигающий поток горьковатой, вязкой жидкости со вкусом меда, хвои, земляники и полыни.
Тепло побежало по телу сладкой негой, в пальцы рук и ног впились иголки пробуждающейся чувствительности, а глаза увлажнились растаявшей на ресницах изморозью. Жизнь медленно возвращалась в плоть.
— Не пытайся выглядеть большим мертвецом, чем
«Убыр», — понял Максим, кто с ним разговаривает.
Он и не пытался притворятся мертвым, просто тело одеревенело и не слушалось, а смерзшиеся ресницы долго не могли оттаять, но осознание того, что эта тварь могла решить, что он ее боится, заставило собраться, с трудом, но открыть глаза и попытаться все-таки подняться.
Ноги не слушались, и встать не получилось, сдерживая стон Художник перекатился на спину и едва не заорав от боли в одеревеневшем, непослушном теле сел, скинув с себя медвежью шкуру.
— Глупо, — хмыкнул голос. — Ты не похож на самоубийцу, но если останешься на морозе в летней одежде, то умрешь раньше срока, и мне не с кем будет говорить. Накиньте немедленно на плечи то, что он по своему недомыслию сбросил. Он мне нужен живой и здраво мыслящий. — Крикнул куда-то за спину Художника Ледяная гора, и шкура вновь, мгновенно легла на плечи, а монстр обратился к пленнику. — Не глупи, и не пытайся бежать, у меня во дворце тебе ничего не угрожает. Поверь, если бы я хотел убить тебя, то давно бы это сделал. Пей отвар, отогревайся и восстанавливался.
Максим решил последовать совету. Он жив, а значит есть еще надежда на продолжение, есть надежда на месть. Он взял в руки стоящий около него, парящий раскаленным облаком кубок с отваром и сделал глоток, прокатившийся раскаленной лавой по заиндевелому пищеводу.
Первый раз он видел своего врага так рядом. Тогда, когда они с Угрюмом ходили за сосулькой, разглядывать тварь было некогда, да и далеко он был, а сейчас сидит напротив и прожигает внимательным взглядом.
Весь белый, как первый, не потревоженный ни кем снег, и только черные нити в волосах, как неестественная седина старости и мудрости. Огромная голова с мясистым носом, бледные губы и ледяные клыки в уголках приоткрытого рта. Глаза альбиноса с красными, малюсенькими зрачками. Огромные лапы с полупрозрачными когтями на узловатых пальцах. Жуткая тварь, кошмар из бредовых снов, но только в реальности.
Помещение в котором находился Максим впечатляло как размерами, так и грубой, рубленной, суровой красотой. Ледяные стены, сквозь которые, пусть и не очень отчетливо, но виден ландшафт замороженной горной локации, и полированные, без резьбы и украшений, сверкающие острыми краями многогранника, такие же ледяные колоннады, пентаграммой расставленные вокруг трона, взлетающие вверх и теряющиеся в застывших под потоком, набухших не выпавшим снегом облаках. Казалось что вот-вот из них пойдут медлительными хлопьями, холодные зимние осадки.
В воздухе звучит песня мороза, сталкивающихся между собой, потрескивающих микроскопических льдинок. Максим слышал такую не раз, тренируясь на лыжах в зимнем лесу, в бытность свою тренером по биатлону. Это завораживающие звуки тишины спящего леса, на всегда остались в памяти, как минуты абсолютного счастья единения с природой.
Но самая большая достопримечательность дворца убыра, это трон.
Гора ледяных людских черепов, скрепленных между собой, через пустые глазницы, выбеленными временем костьми, покрытых инеем, человеческих останков. На высокой спинке накинуто полупрозрачное голубое покрывало без намека на вышивку, и пышными снежными кистями по периметру, по которому пробегали искры отражающегося света, проникающего через прозрачные стены.