Уйын Полоза. Книга вторая
Шрифт:
— Тебе виднее, это твой квест, — вздохнул дед. — Поступай, как задумал.
Что и говорить, выручил глушитель. Не пришлось приближаться на расстояние прямого контакта ближнего боя, и использовать нож. Снял охрану двумя выстрелами, спасибо Уйыну за меткость, издали и без шума уничтожил. Теперь осталось только надеяться на везение, наглость и неожиданность.
По многодневным наблюдениям Ойки, на мнение рабов надеяться было нельзя, так как все время своего пленения они находились в бессознательном состоянии, с полностью подавленной волей, и если что и помнили, то урывками, и в бредовом тумане.
Визг и пьяный хохот раздавался оттуда полночи, а потом, видимо, натешившись и перепившись, садисты засыпали, и никто из них на улицу не выходил до утра. Бодрствовали только стражники у ворот, да еще в окне хозяина города горел свет.
Это был шанс, и Художник решил им воспользоваться.
Ворота прошли без происшествий, никто больше не помешал, два раба сидели у одного из домов, вытянув ноги, прижавшись к стене, но им не было ни до чего дела. Зомбированный Строгом мозг безучастен даже к собственной судьбе, а уж к окружающей обстановке и подавно. Вечер медленно переходил в ночь, солнце уже практически скрылось за горизонтом, подсвечивая черные уже дома кровавыми контурами заката.
Вереница рабов в сопровождении мнимых охранников, неторопливо брела не в бараки, как это положено, а в сторону городской площади, но некому было удивляться. Все воины Строга гуляли в увеселительном заведении города. По словам Ойки, до утра никто из них не должен выйти оттуда, но, как всегда, удача посмеялась над Художником.
— Вы куда это вонючее стадо ведете? — Раздался пьяный удивленный голос. — Их хлев в другой стороне.
Покачивающийся коренастый мужик, с красной, словно он только что вышел из бани рожей, вышел из-за угла и, уперев руки в бока, удивленно уставился в сторону остановившихся рабов.
— Попугать повешенным хотим, совсем страх потеряли, работать не хотят. Пусть посмотрят, что может быть с нерадивыми, может проймет картинка. Чужая кровь частенько в чувства приводит. — Максим пошел к нему навстречу и говорил первое, что приходило в голову. Ему нужно было время, и пока мужик поймет, что да к чему, он успеет сблизиться. Всего-то несколько шагов…
— А ну, стоять! — Тот выхватил из-за пояса ТТ. — Ты кто такой вообще? Где Хром? Где Рашпиль? — Несмотря на то, что был пьян, бдительный житель города сообразил, что происходит что-то не то.
— Так, они там новую рабыню поймали, в лесу остались, обламывают. — Художник приближался, медленно, без резких движений опуская руку к ножнам.
Автоматом воспользоваться он не успеет, тот закинут за плечо, а пистолет врага смотрит прямо в грудь, и палец того лежит на спусковом крючке. Глупо получилось, хотелось выглядеть как можно более естественно, охрана города ходила именно так, не держа в руках оружия, и надо было быть похожими на них. Кто же знал, что нарвутся на такого бдительного.
— Стоять сказал! Руки в гору! — Рявкнул, делая шаг назад, мужик. — Еще шаг, и я тебе мозги выбью!
— Что ты такой нервный? Опусти ствол, не люблю,
Он практически выполнил то, что хотел, но ключевое слово тут: «Практически», так как пальцы только-только коснулись самого края рукоятки кинжала. Еще бы долю секунды, и можно бы воспользоваться, но враг давит на спусковой крючок, еще совсем немного и выстрелит. Художнику не дадут этих долей.
— Руки в гору, я сказал! — Рявкнул краснорожий, и вдруг, недоуменно выпучив глаза и захрипев, начал заваливаться на дорогу.
Максим не стал выяснять, что такое произошло, а молниеносно метнул кинжал и, как всегда, попал точно туда, куда хотел, в сердце. Враг тут же затих, а из воздуха, рядом с ним, немного сзади, материализовался позеленевший Илья с окровавленным ножом в руках, еле сдерживающий рвотные порывы.
— Я его убил? — Парень был явно в шоке, и, едва сдерживая панику, смотрел на подрагивающий труп.
— Все хорошо, — подбежал к нему Художник. — Молодец. Если бы не ты, он бы убил меня. Ты все сделал правильно. Держись парень, ты действительно молодец, не ожидал оттебя, — улыбнулся он, приобнимая его за плечи. — Но не время сейчас расслабляться. Соберись. Еще ничего не закончилось.
— Да, — пролепетал Тень. — Я все понимаю, — он отвернулся, чтобы никто не видел его слез, но дрожащий голос выдавал чувства. — Пойдемте дальше, дядя Художник.
Труп бывшие рабы спрятали за угол дома. Надо сказать, что многие из них, также чувствовали себя плохо и едва сдерживались от рвоты. Только единицы отнеслись к убийству человека на их глазах, как к саму собой разумеющемуся в данных условия действию. Современный человек воспитан в традициях гуманизма, что очень хорошо там в старом мире, в который нет возврата, но тут, в Уйыне другая реальность, жесткая, не оставляющая выбора, им придется к этому привыкнуть или погибнуть. Или ты, или тебя.
Максима порадовало, что из тех, кто взял в руки автоматы, не нашлось таких, кто не пробовал на вкус вражеской крови. Хоть тут удача не подложила ему в очередной раз свинью, выбрав достойных.
Вереница мнимых рабов и охранников, не столкнувшись больше с препятствиями, вышла наконец на площадь.
Ночь окончательно вступила в свои права, засыпав небо бездушными звездами, взирающими с ледяным спокойствием на жестокий мир Уйына, а луна освещала мертвым сиянием столб, с привязанным к нему Угрюмом. Друг не шевелился и, опустив голову, безвольно висел на орудии пыток.
Максим бросился к нему и приподнял лицо за подбородок. Стеклянные глаза, и холодное тело, его не смутили, он этого даже не заметил.
— Братан, ты чего! — Закричал Художник, не замечая, что в друге уже нет жизни. — Просыпайся, все уже закончилось, ты свободен. Сейчас уйдем отсюда, и как только восстановишься, вернемся и разворотим к чертям собачьим это змеиное кубло. Братан, — захлебнулся он слезами. — Да проснись ты, — он врезал ему пощечину, от чего голова мертвеца безвольно качнулась. — Гад! Ты не смеешь оставить меня тут одного! Это не честно! Сволочь! — Максим схватил податливое тело за плечи и начал трясти. — Очнись, сука! Очнись, братан! Не смей умирать! Братишка, — он упал на колени. — Как же так. Ты сволочь, Игорь, подлая сволочь. Ты сбежал…