Узаконенная жестокость: Правда о средневековой войне
Шрифт:
В средневековых хрониках немало описаний подобных нападений викингов на церкви и монастыри. Как места хранения огромных богатств и бесценных реликвий, они представляли лакомый кусок для мародеров. Воинские отряды могли здесь забрать лошадей, запастись зерном, вином и прочим провиантом, столь необходимым для армии в походе.
Викинги были язычниками и открыто осуждались за свои варварские действия, но это вовсе не означало, что на святые обители никогда не посягали братья-христиане. То, что привлекало викингов, манило к себе и воинов-христиан Западной Европы. Хотя последние и не подвергали священнослужителей такой резне, как викинги, все же уровень смертности среди монахов от такого рода набегов был довольно высок. Мы уже упоминали о том, каким «гибким» для преступников являлось понятие «священный». В период ожесточенных военных конфликтов оно могло вообще утрачивать смысл. Хрупкость религиозных устоев может быть проиллюстрирована событиями, произошедшими в 1216–1217 гг. во время французского вторжения в Англию. Даже в условиях весьма ограниченной войны, затеянной между христианскими рыцарями, такое крупное аббатство, как Сент-Олбанс, за несколько недель подверглось полному разорению с обеих сторон: амбары с продовольствием, домашний скот, лошади, ценности и деньги были отобраны под угрозой полного уничтожения
Несмотря на подобные акты святотатства, осужденные и названные преступлениями даже в ту эпоху, богатства Церкви были чересчур соблазнительными, и мало кто из воюющих мог удержаться, чтобы при случае не прибрать их к рукам. Ведь любая обитель являлась готовым источником материальных ценностей (которые можно было обратить в деньги) и провизии для войск. Церковные летописцы изображали злоумышленников-мародеров как нечестивых, ужасных варваров, однако намерения последних очень редко носили антирелигиозный характер. Статуи, образы святых и алтари разрушались не просто так, а с целью добыть драгоценные камни, золотые и серебряные украшения. В то же время монашеские одежды (ризы и проч.), настенные украшения и иконы представляли собой легко перевозимые ценности. Даже короли, помазанники Божьи, тоже участвовали в подобных грабежах, как, например, тот же Генрих III в 1231 г. (что не помешало впоследствии причислить его к лику святых). В хрониках отмечено, что во время валлийского восстания отряды принца Ллевелина не щадили ни церкви, ни самих священнослужителей. Они сожгли несколько церквей, убили укрывавшихся там женщин и детей. В ответ английский король Генрих III подверг разорению проваллийское цистерцианское аббатство и сжег множество построек в округе. Само аббатство он пощадил лишь потому, что аббат заплатил ему 300 марок, попросив не трогать здание, на которое местная коммуна положила столько времени и труда.
Последний пример иллюстрирует, что церкви и монастыри могли подвергаться нападению по соображениям, далеким от сугубо материальных. В 1194 г. Филипп II Август разрушал церкви в Эвре на севере Франции в качестве мести горожанам, которые вслед за графом Иоанном (ставшим впоследствии королем) перебили французский гарнизон. Часто разрушению подвергались религиозные учреждения, находившиеся под патронажем врага; это наносило ущерб репутации покровителей и лишало их экономических преимуществ, которыми их обеспечивали церкви и монастыри. Кроме того, как и в эпизоде с Генрихом III в Уэльсе, оно было направлено против мятежников и заговорщиков; с такой проблемой столкнулся во время своего правления Иоанн, когда монастыри состязались в антироялистской риторике. В замечательном исследовании, посвященном нападениям на святые обители, Мэтью Стрикленд пишет: « Религиозные учреждения, часто служившие некрополем для той или иной дворянской семьи, могли намеренно выбираться в качестве цели для удара, поскольку являлись отчетливым и вполне осязаемым символом положения и престижа соперника… Нападения на церкви знаменовали собой не просто уничтожение огромного вложения материальных и трудовых ресурсов, но и психологический удар, отмечавший неспособность того или иного лорда защитить свою собственность, подданных и союзников». Таким образом, жестокость Генриха III, проявленная по отношению к цистерцианскому аббатству в Уэльсе, была больше, чем просто мстительный плевок в сторону Ллевелина.
Ради защиты Церкви нельзя было уповать на одни только молитвы и заклинания. Святым отцам приходилось обращаться за помощью к светскому миру политиков и военачальников в поисках покровителей, которые не только помогали создавать богатство, но и предоставляли средства для его защиты; тем самым Церковь втягивалась в силовую политику эпохи и расширяла потенциальные масштабы войны. Всем — от Папы Римского до аббатов в провинциальных приходах — требовались мечи и щиты для защиты от возможных посягательств извне. Как крупнейший землевладелец, Церковь собирала деньги и войска не только для феодалов, но и для собственных нужд, часто применяя эти ресурсы ради достижения своих целей, как мы смогли убедиться на примере светско-церковных междоусобиц в той же Германии. Церкви зачастую строились по принципу крепостей, способных выдержать приступ неприятеля или даже осаду; прекрасно сохранившиеся образцы таких обителей есть в Лангедоке. Когда светской помощи недоставало, Церковь иногда действовала напрямую, как видно из описания Ричардом Ходжесом разграбления итальянского монастыря в Сан-Винченцо-аль-Вольтурно в 881 году. На монастырь напали арабские наемники, находившиеся на службе у неаполитанского герцога, епископа Афанасия. Монахи, заранее предупрежденные о подходе отряда, собрались с оружием на мосту у входа в монастырь, одержимые желанием отбить вражеский натиск. Завязался жаркий бой, в котором монахи проявили себя отважно, убив множество наемников. Несмотря на отчаянное сопротивление, они все же уступили, будучи преданными собственными рабами (так утверждает источник). Арабы же разграбили и сожгли монастырь, изрубив всех, кто не смог спастись бегством.
С течением времени подобные проявления воинственности со стороны священнослужителей стали более редкими. Церковь впадала в зависимость от покровительства и защиты светских властей, причем настолько сильную, что это стало яблоком раздора для многих представителей той эпохи. В « Споре церковнослужителя и рыцаря», во время словесной перепалки по поводу верховной власти между светским и религиозным мирами, рыцарь упрекает духовника за то, что тот вместе с братьями-монахами получает столь щедрую защиту от него, рыцаря, и не слишком дорожит ею: « В то время как короли рискуют жизнями и имуществом, дабы защитить тебя, ты отлеживаешься в тени и устраиваешь себе роскошные пиры. Тогда тебе следовало бы и в самом деле назвать себя лордом, а королей с принцами — твоими рабами».
Очевидно, что Церковь была заинтересована в мире. Отдельные епископы, подобные тем, которые участвовали в междоусобных распрях в Германии, а также упомянутый выше епископ Афанасий, откровенно преследовали военные цели, но богатства и людские ресурсы во времена войн весьма уязвимы. Подталкиваемая не только этим обстоятельством, но и искренней неприязнью к пролитию христианской крови в бесконечных частных и династических войнах, Церковь призывала к миру и прекращению враждебных действий в дни церковных праздников в безнадежном стремлении ограничить пагубные последствия войны. Озабоченность Церкви выразилась в идеалистической мысли о «мире Господнем» (Pax Ecclesie), которая зародилась в Южной Франции в конце X столетия и вскоре распространилась по всей
Меры по ограничению конфликтов способствовали усилению и утверждению герцогской и королевской власти во Франции и других королевствах, где закон и порядок были до некоторой степени выхолощены. В Англии, особенно в период до Нормандского завоевания в 1066 г., сила центральной администрации и королевский контроль означали, что упомянутые движения не имели здесь такого влияния. Во Франции и других странах Церковь предпринимала попытки восполнить дефицит усилий правителя по поддержанию королевского мира. Правители раздробленных на многие княжества или герцогства государств с удовольствием вступали в сотрудничество с Церковью, чтобы впоследствии утвердить централизованную власть в стране. Мэтью Беннетт предполагает, что учрежденные в епархиях общества мира(управлялись епископами, имели свою казну, свой суд и даже «армию мира», состоявшую главным образом из прихожан. — Прим. ред.) не были признаком государственной слабости, а осуществляли дополнительную поддержку властей при обеспечении мер разрешения конфликтов. В этом смысле Римская католическая церковь искусно присвоила себе нравственную власть над мирскими делами и обрела полномочия всеобщего мирового судьи.
Мирное движение Церкви начало давать сбои в XII веке, когда ему на смену пришла консолидация королевской власти и «королевского мира». Однако в Англии в середине этого столетия, когда власть короля Стефана Блуаского несколько ослабла из-за гражданской войны (в английской историографии этот период с 1135 по 1154 г. известен под названием «Анархия». — Прим. ред.), Церковь снова весьма активно проявила себя в качестве поборника мира. По иронии судьбы в то же самое время она становилась все более воинственной по отношению к врагам Господним и, соответственно, к своим собственным. Успех первого крестового похода, кульминацией которого стал кровавый путь в Иерусалим в 1099 году, побудил папство на время скрыть свои амбиции на Ближнем Востоке. Движение крестоносцев, ставшее, возможно, определяющим феноменом Средневековья, пропитало собой все аспекты жизни той эпохи. В конечном итоге, оно опиралось на христиан Западной Европы, чтобы вести войны против неверных, т. е. против мусульман.
Поборники мира стремились ограничить насилие, однако сами по себе войны они не осуждали; у крестоносцев в этом смысле не было никаких ограничений. В 1054 году собор в Нарбонне запретил войны между христианами: « Не дозволяйте христианам убивать других христиан, ведь нет сомнения в том, что тот, кто убивает христианина, проливает кровь самого Христа». А теперь Церковь подбивала верующих взять оружие и проливать кровь мусульман в Святой Земле и в Испании, обещая взамен индульгенции — в том числе незамедлительное вознесение на Небеса для мучеников и для всех тех, кто возьмет с них пример. И в самом деле, само по себе истребление нечестивцев, неверных и еретиков заслуживало всяческой похвалы. Вскоре иудеев уличили в кровопускании, и против них как « убийц Христовых» ярые религиозные поборники стали устраивать погромы. Потом настала очередь язычников на севере Европы, а также еретиков, особенно катар в Южной Франции. Альбигойские войны явились еще более циничным вариантом захвата земель, чем экспедиции на Ближний Восток. Крестовые походы против катар сопровождались возникновением инквизиции, которая изобрела и активно применяла принципиально новые, но не менее жуткие виды пыток, уже обсуждавшиеся выше.
Политика и религия все теснее переплетались между собой, и ближе к Позднему Средневековью папство уже все активнее и без каких-либо оговорок объявляло о крестовых походах против своих политических противников, тем самым девальвируя собственные же мирные инициативы прошлых лет. Таким образом Церковь, инициатор мирного движения, ряды которой были полны благочестивых доброжелателей, искренне молившихся за окончание войн и насилия, сыграла значительную роль в распространении смерти и разорения в самой Европе и далеко за ее пределами. Мнение Блеза Паскаля о том, что « люди никогда не творят зло в таких размерах и с такой готовностью, с какой способны пойти на это из религиозных убеждений», в эпоху Средневековья подтверждалось неоднократно. В 778 году в Вердене император Священной Римской империи Карл Великий хладнокровно распорядился обезглавить 4500 пленных из числа язычников-саксов. Его биограф Эйнхард скупо прокомментировал это деяние, высказав лишь мнение о том, что с повстанцами дозволительно делать все, что угодно. Тот факт, что они не были христианами, сделал их гибель еще более несущественной. Другие примеры военных изуверств на религиозной почве будут обсуждаться при рассмотрении осад Иерусалима, Безье, Аккры и битвы при Хаттине. Мы увидим, что в основе этих зверств стоял не только религиозный фанатизм, и слишком просто было бы обвинить в этих действиях воинствующую Церковь.