Ужас глубин
Шрифт:
«Прескотт всегда останется Прескоттом. Но я не позволю, чтобы меня выталкивали взашей как школьника».
— Хорошо, я согласен, — сказал Прескотт. Видимо, он решил уступить и направился к двери. — Я буду на связи, пятнадцатая частота. Держите меня в курсе.
Хоффман проводил его вниз по лестнице и зашел в командный центр поговорить с Матьесоном. Все это время он приглядывал за дверью, чтобы убедиться в том, что Прескотт не вернулся.
— Мы не можем отправить людей далеко отсюда, сэр, — говорил Матьесон. — Мы конфисковали весь транспорт, какой только смогли,
— Чертовски жаль, что гражданские у нас не вооружены, — произнес Хоффман. Он снова оглянулся, проверяя, ушел ли Прескотт. — Однако я рад, что мы не конфисковали у гораснийцев их оружие.
— Кстати, сержант Матаки все еще в строю.
— Можете просто говорить «еще жива», лейтенант. — В мозгу у Хоффмана родилась одна мысль, совершенно необычная для него, и ему стало стыдно, что он позволил себе поддаться ей, вместо того чтобы волноваться за Берни. «Нужно осмотреть офис Прескотта». — Свяжитесь со мной и сообщите, что происходит в Пелруане, обязательно, в любом случае. Даже если сюда приползет сто тысяч полипов и база сгорит дотла. Понятно?
— Понял, сэр. Но сейчас там стало поспокойнее.
Это должно было занять всего минуту-две. Хоффман вернулся наверх и подошел к письменному столу Председателя. Он никогда в своей жизни не совершал ничего подобного. Даже в детстве он ни за кем не подглядывал и не рылся в чужих вещах. Но сейчас было не важно, чужое это или не чужое. Наступила критическая ситуация: его начальник — сволочь, обожающая секреты, их цивилизация находится на грани уничтожения и они уже буквально не представляют, как дожить до завтрашнего дня. Он должен знать все, хотя бы ради того, чтобы иметь возможность продолжать и дальше работать с Прескоттом и не рассориться с ним вдрызг. Он должен доверять Председателю.
«Настолько, насколько можно вообще доверять политику. Может быть, он сделал это автоматически, как учили всех нас. Огнестрельное оружие следует держать под замком».
Замки на здешних древних письменных столах были примитивными. Хоффман вытащил перочинный нож и развернул шило. Он не знал, сможет ли потом снова закрыть замок, но это зависело от того, что он найдет внутри, и…
«Итак, если я найду там что-то такое, что меня разозлит, что же делать дальше? Как только я открою ящик, обратного пути не будет».
Но он все равно взломал замок. В ящике лежали золотые часы Прескотта, папка с бумагами — документы с подписями, вводящие в действие Акт об обороне. Документам было четырнадцать лет, и они являлись основой власти Прескотта. И еще там обнаружился компьютерный диск с обычным ярлычком, на котором стояла надпись: «А2897». Бумаги Хоффмана не заинтересовали, а вот диском стоило заняться.
Он переступил грань. Он уже не мог положить диск обратно и уйти. Он взял его с собой в командный центр и, стараясь не привлекать внимания Матьесона, включил старый компьютер и вставил диск в дисковод. Его не удивило то, что древний агрегат не смог прочитать диск. Но существует
— Матьесон, мне нужно, чтобы вы пошли и выпили кофе. Или сходите в туалет. Куда хотите.
Парень понимал, что это значит. Он кивнул, отвернулся и выехал за дверь. Хоффман подошел к его компьютеру — новой машине, вывезенной из Хасинто, — и попробовал вставить свой диск. Несколько секунд дисковод пыхтел и жужжал, затем экран загорелся. Но перед Хоффманом появились лишь названия файлов — ничего не значащие цепочки цифр, и ни один файл открыть не удалось — они были зашифрованы.
«А чего ты ожидал?»
Хоффману потребовалось целых десять секунд, чтобы принять решение и положить диск в карман. И еще двадцать для того, чтобы покопаться в столе и найти коробку с надписью: «Поврежденные диски — не выбрасывать».
Сейчас ничего не выбрасывали в надежде, что вещь можно будет восстановить и как-то использовать еще раз. Все производимые в КОГ компьютерные диски выглядели одинаково. Он просто поменял ярлычки.
Когда Хоффман положил фальшивый диск в ящик и попытался закрыть замок, он подумал: что же с ним такое случилось? Раньше он совершенно не способен был лгать, отчего другие высшие военные чины очень неохотно делились с ним секретами. Он пугал сам себя. Он с силой стукнул рукоятью пистолета по сломанному замку, чтобы хоть как-то закрыть его.
«Прескотт, конечно, узнает. И скорее всего, заподозрит меня. Что я ему скажу? Я скажу ему, чтобы он убирался к чертовой матери и что он освободил меня от всяких обязательств, утаив от меня секретную базу в Нью-Хоупе. Вот что я ему скажу».
Когда Хоффман спускался по ступеням, сердце у него гулко стучало. Он чувствовал, что у него подгибаются колени. Это было безумие. Он был ветераном войны. Но кража диска из ящика чужого стола превратила его в дрожащего преступника, исполненного чувства вины.
Спас его ничего не подозревающий Квентин Майклсон.
— Хоффман, это Майклсон… ты меня слышишь, Виктор?
— Ну, что там, говори. — Хоффман поправил наушник. — Есть хорошие новости?
— «Милосердный» и «Зефир» еще в море. Гарсия считает, что нашел решение относительно одного левиафана.
— Переведи.
— Подлодки обнаружили одну тварь, она не двигается, и они решили, что есть шанс отправить ее на тот свет торпедой.
— А почему они раньше этого не сделали?
— А спасибо ты не хочешь сказать? Не сделали, потому что движение живых существ невозможно предсказать в отличие от движения кораблей и попасть в них чертовски трудно. Виктор, нас же учили не убивать морских животных.
— Убьете одного, а почему не двух? — Да, это прозвучало грубо. Может быть, эти два левиафана — первые из сотни. — Потому что тогда у нас будет гораздо меньше полипов.
— Гарсия думает, что, для того чтобы застать тварь врасплох, нужно будет стрелять одновременно из двух точек. Перекрестный огонь. Но второй это сразу заметит. Так что, выпустив торпеду, им придется убираться оттуда на полной скорости.