Ужасное сияние
Шрифт:
Глава 16
Шон заставлял себя ехать. Часть его хотела вернуться или хотя бы оглянуться, но он не был койотом, который прибегает на место, где разорил заячье гнездо на высоком уступе скалы. Скорее уж вараном, что бежит прочь от тех, кто отхватил половину хвоста. Хвост отрастёт.
В байке что-то сломалось: он останавливался и начинал чихать, откашливаться. В двигатель песок набился, а может, батареи садились. Шон понятия не имел, он не прихватил с собой достаточно инструментов, чтобы раскрутить всю эту штуку по винтикам. Арбалет остался возле камня. С собой — нож.
Ничего, этого хватит добраться.
«Вернуться
Тварь осталась валяться на аладовой траве; Шон мог поклясться — под ней та примялась, будто приняла родича или даже отчасти скорбела. Мысль вызывала приступ хохота; Шон старался не смеяться: слишком больно в голове, спине и почему-то в животе. «Почему-то». Он пару раз мочился за это время и видел примесь красноватой жидкости. Ничего, это не смертельно.
Он думал о Дрейке, начинал злиться: вот урод, заманил его в эту ловушку. Потом думал: да нет, вроде эта штука его тоже атаковала.
«Она не взялась из ниоткуда, похожих делал ублюдок-Рац», — Шон понимал, что останавливаться не следует, можно упасть и уснуть — надолго, навсегда. Он тормозил немного и припадал, сутулился, кренился к рулю; перед глазами, осиянное зелёными сполохами, вставало лицо «твари».
Шон его почти узнавал, хотя призрак узнавания лишь касался, мимолётный, как звенящий над ухом комар. Лови-заловись, пока не вцепится кровь сосать — ничего не выйдет, зудит и зудит на одной тонкой, протяжной и заунывной ноте.
«Норт подстроил».
Да точно он. Ещё и дружков своих притащил — Леони Шон помнил, а вот мальчишку — нет, какой-то новенький, наверное, из Ирая пригнали по распределению. Это не имело значения, Дрейк теперь мёртв; Шон сам видел расколотый череп и выглянувший из пролома розовато-серый мозг, все камни вокруг были залиты кровью и церебральной жидкостью, только трава стояла, как всегда, нетронутая.
Дрейк мёртв, так что Шон теперь ему даже морду не набьёт за предательство, за то, что приманил какое-то созданное Рацем чудище. А ведь казалось, будто Норт проникся правдой, которую услышал от своего бывшего сослуживца и приятеля.
«Может, он и передумал меня “ловить”, да уже поздно было», — нога свесилась, байк опасно накренился. Жара поднялась в зенит громадным белым солнцем. Небо без единого облачка — только на горизонте, где-то за Ираем, в Тальтале, вечная хмарь, клок мира, в котором они копошатся, словно черви в гниющей ране, всё сжимается, скукоживается; а может быть, тело умирает, гангрена его дожирает, скоро черви будут вынуждены искать новое мясо или подохнуть.
«Мы защищали мир от аладов, а потом Рац решил превратить нас в тварей», — Шон поднял голову. Боль накатила тяжёлой мутной волной, он плюхнулся с байка прямо на колени, его в очередной раз вывернуло пустым спазмом. Шон понимал: ему повезло, только пара дыр в спине — некритичных, от них не умирают. Вывихнутое плечо, которое поначалу висело верёвкой, но он его вправил, а потом ушёл. Мальчишка, может, видел, что ушёл, но не погнался. Леони пропала. Дрейк умер.
Очень кстати умер, злобно подумал Шон, больше не сомневаясь: это Рац натравил ту тварь, чем бы она ни была, а Дрейк ее привел. В конце концов, он-то видел, как учёные Интакта создавали из человечьего мяса и «ужасного сияния» мерзкие формы какой-то искажённой антижизни; эти черви не просто питались мягкой от некроза тканью, не просто объедали чёрную гниль, а испускали токсины и пытались заразить здоровые мышцы, фасции, кожу и кровь.
«Зачем эта тварь», —
Шон поднялся на ноги. Рваная одежда липла; пот или кровь, всё вместе. Щипало и кололось. Песок набился на корень языка, царапал кожу. Хотелось найти какую-нибудь речку или хотя бы ржавый ручей — один из тех, что вытекал из древних ржавых труб и вёл к заброшенным остовам городов, — и лежать в нём, остужая больное горячечное тело.
«Ну так иди, мать твою».
Байк не завёлся. Кашлянул, конвульсивно дёрнулся и затих. Шон пнул его, но лишь причинил себе боль, сапог-то порвался, пальцы торчали.
— Сучий потрох!
Толку мало. Во фляге оставалось немного воды, Шон её допил. Поозирался по сторонам — без карты и координат сложно, но он отыщет дорогу обратно по следам, да и вообще не впервые здесь; это только кажется, будто Пологие Земли одинаковы, куда ни взгляни. Рапторы и рейдеры одинаково неплохо умели читать ландшафт, вторые бы сказали о первых — на свои железки полагаются, но это было не так. Примерно десять километров на юго-запад, по прямой — там будет небольшое скалистое плато, зато и хорошая река всего в двух. Он доберётся до своих, а потом скажет: уходим, я уведу вас…
«В Лакос?»
Может, и туда. Он ещё не знал. Он хотел вылечиться от того, что с ним сделал Сорен Рац — потому что рано или поздно, похоже, сам превратится вон в эту трёхметровую хреновину с зелёными искрами внутри отросшей третьей руки; и будет опасен для своих же. Шон представил Айку на камнях с пробитым черепом — взъерошенные волосы, пустые неподвижные глаза и красновато-серая масса выглядывает из пролома, словно какой-то зародыш. Его замутило.
«Байк придётся бросить», — он отмахнулся, потом заберут. Он запомнит. Заодно будет ориентир. Шон присмотрелся для верности, пытаясь сфокусировать взгляд. Воспалённые глаза резало от самой идеи напрячь зрачки и зрительные мышцы, зато за усилие он получил награду: впереди, совсем близко — достанешь рукой, если вытянешь её, — поблёскивала серо-желтоватая извилистая полоса реки. Там он отдохнёт и очистит себя от пота, песка и крови. От призраков экспериментов Интакта. От всего, что связывало с рапторами.
От Дрейка в том числе — может, тот и не заслуживал подобной смерти; Шон бы предпочёл честно набить ему морду и натыкать в Интактово дерьмо, как глупого, плохо поддающегося дрессировке ручного варана, но сейчас слишком поздно.
Нужно к своим. Вон они — за грядой, за камнями и чуть дальше. Если повезёт, он доберётся сегодня же к вечеру, в худшем случае — завтра к утру. Еды нет, но от голода он не умирает. Всё хорошо.
Не так уж и далеко идти.
Поначалу всё шло хорошо, даже лучше, чем Шон рассчитывал. Он добрёл до реки, не раздеваясь, плюхнулся в грязноватую, пахнущую одновременно железом, тиной и какой-то химией воду. Пить её не стоило, но он не удержался от нескольких больших глотков. Прохлада уняла боль в голове, рёбрах и ноге в районе бедра, мелкие ссадины облепили, словно стая комарья и гнуса, но потом тоже стало тихо. Шон провалялся в воде очень долго — несколько часов по ощущениям, пока не промёрз и не понял, что рискует заснуть здесь и захлебнуться. Он выбрался и поковылял дальше, не оглядываясь ни на выступ, где бросил байк, ни на обрыв трёшек — отсюда уже и не видно его.