Ужасные невинные
Шрифт:
Мы остаемся одни, мне хочется, чтобы с Лорой случилась какая-нибудь беда, почему бы ей не сломать ногу, сейчас, сию минуту – ломают же люди конечности; или чтобы ее пристрелил кто-то из бывших любовников, хотя неизвестно, способна ли сама Лора вызывать столь сильное смятение чувств.
С Лорой ничего не произойдет. Я знаю это точно, вот черт. Ччерт. Чччерт.
Никто ее не пристрелит, на безмозглых одноразовых телок надежды никакой, на любителей кашемира и бритых лобков – тоже. Конечно, Лорино окружение этими типажами не ограничивается, есть еще отошедший отдел убийца, а ныне массажист Хайяо, есть и другие. Запирсингованные по самые гланды, стриженные под
Корпоративный дневник лузеров, ненормативная лексика поощряется, альтернативный секс поощряется, фистинг и армрестлинг с инвалидами детства поощряется, члены на ремнях – в мемориез, целую вас всех в глазки, аллилуйя, сестры!..
– Она забавная. – Тинатин слегка поднимает бровь, о, что это за бровь!., сияющая, восхитительная, на ней может уместиться одна белка, или две райских птицы, или три паука-сенокосца, дождевые капли учету не поддаются.
– Забавная?
– Забавная. Она.
– Лора?
– Лора. Да.
Я ненавижу Лору еще сильнее, чем «ЖЖ» 12 – феминистки глагол «лизать»; прилагательное «забавная» – вот откуда исходит опасность, Тинатин могла выбрать любое другое, но выбрала именно это:
забавная.
Это означает, что Лора способна удивить Тинатин, заставить ее приподнять бровь – и тогда две райских птицы сорвутся в небо; это означает динамичное развитие сюжета, я стал свидетелем завязки, остается лишь гадать, какой будет кульминация. Две девушки в одной постели не менее занимательны, чем девушка и японец, обжигающие ласки под балканское этно в переложении Бреговича – «Мандолины, грайте!» или все-таки Джейн Б.?
12
«Live Journal» – в русской версии «Живой журнал» (ЖЖ).
Лора всегда добивается своего.
Сука.
Сука, но забавная. Проклятье!.. Разноцветные гирлянды лампочек по неутомимым, движущимся вечно бортам карусели… Карусель – тоже забавно, если уж ты взгромоздился на нее, никто тебя не догонит, внешний мир сливается в одну сплошную линию, и ты – совершенно безнаказанно – можешь показать ему язык. Лора на облупленном верблюде, Тинатин – на олене со спиленными рогами, они проплывают мимо меня, проплывают и смеются, взявшись за руки, недостижимые, прекрасные, прекраснее всех – Ти-на-тин.
Забавно,забавно,забавно.
Целую вас всех в глазки, аллилуйя, сестры!..
– …Что-то не так, Макс?
– Все так. Лора забавная. Вы любите кататься на карусели?
– А должна? – Губы Тинатин растягиваются в иронической улыбке. Быстрой, очень быстрой, почти неуловимой – пора бы мне к этому привыкнуть.
Никогда я к этому не привыкну. Никогда.
– Нет, но мне показалось…
– Карусель – это и есть «место повеселее»?
Идиотизм какой-то. И правда, причем здесь карусель, она срабатывает лишь в фильмах ужасов, я видел их
– Я не думаю, что карусель – место повеселее. – Близость Тинатин парализует мою волю, а заодно и чувство юмора, от нескромного обаяния порока и следа не осталось. Крючки и блесны – те самые, с помощью которых я обычно подсекал цыпочек, оказываются сорванными.
Я гораздо менее забавен, чем Лора, есть отчего прийти в отчаяние.
– Вас-то каким ветром сюда занесло, Макс?
Увольнительная на берег, в порядке поощрения от трижды краснознаменного журнала «Полный дзэн», сказать об этом Тинатин не представляется возможным.
Это – не забавно.
– Пришел посмотреть, что делают конкуренты.
– Бенсимон – ваш конкурент?
– Ну не совсем. Я не снимаю девушек из мира fashion. : Следующий вопрос должен исходить от Тинатин – что-то типа «У вас нет на это денег?» или «Тогда что же вы снимаете, Макс? Юношей из мира BDSM?».
Но Тинатин молчит. Выкручивайся сам, бэбик.
– Я не снимаю девушек из мира fashion. Мне это неинтересно.
Тинатин молчит.
– Моя специализация – мелкие животные, погибшие насильственной смертью.
– Мелкие животные?..
Приподними же бровь, Тинатин!
– Суслики, сурки, крысы, которые попали под разделочный нож, кошки, которые попали под асфальтоукладчик… – меня несет. – Кончина птиц в линиях высоковольтных передач – вообще отдельный повод для фотосессии…
– И что потом?
– А что – потом?
– Что потом вы делаете со снимками?
– Дарю хорошеньким девушкам на День святого Валентина.
Я жду реакции Тинатин – хоть какой-нибудь: удивление, растерянность, гримаса легкой брезгливости тоже бы подошла. Но Тинатин безмятежна.
– Вас интересуют только животные? – Голос Тинатин безмятежен так же, как и она сама. – А люди, погибшие насильственной смертью, не интересуют вас совсем?
То, что происходит в следующую секунду, не поддается никакому объяснению: Тинатин целует меня в губы. Нет, не так: Тинатин целует меня.
В губы.
Еще мгновение назад нас разделяло добрых полтора метра, никак не меньше, когда же она успела приблизиться?.. Впрочем, совсем не это волнует меня, совсем не это, – в конце концов, об этом можно подумать позже, оставшись в гибельном одиночестве. А заодно и о том, как она разглядела, что глаза у меня разные, – не снимая своих проклятых очков; и пятно крови (если оно и было) на галстуке – как ей удалось определить его цвет?
Ее губы.
Они лениво скользят по поверхности моих собственных губ, и не помышляя нырнуть поглубже, никаким сертификатом по дайвингу здесь и не пахнет, о запахах вообще речи не ведется. Ее губы – не соленые и не сладкие, в них нет ни остроты, ни горечи, с тем же успехом можно было бы целоваться с пластиковым стаканчиком. Определенно, это самый странный поцелуй в моей жизни, сам факт его существования бессмысленней, в нем нет и намека на светлое будущее, на прогулки поддождем, на смятые простыни и кофе по утрам, на покупку горного байка, диггерство и посещение религиозных святынь Ближнего и Среднего Востока. В нем нет и намека на откровения о бывших любовниках, детских болезнях и юношеских фобиях, «я так хочу тебя, лифт – самое подходящее место, только не забудь о резинках» – совсем не тот случай. Совсем не тот поцелуй.