Ужасные невинные
Шрифт:
– Хочу.
– Наверное, нужно что-то написать…
– Да. Желательно. Хотелось бы получить автограф от знаменитой писательницы.
Сочинительница crimi краснеет, как старшеклассница, которую застали за курением в школьном туалете.
– Признайтесь, вы только сегодня узнали о моем существовании.
– Нет. Я знаю об этом уже довольно продолжительное время. «Моя мать – писательница». Это было первым, о чем мне сообщила Лягушонок.
– Правда?
– Да.
Анна раскрывает книгу и что-то пишет на первой странице. А затем передает ее мне.
– Возьмите, Дэн. Мне очень
– Эй, Анна! – Теперь, когда Тинатин окончательно утвердилась в моих руках, мне все нипочем. – Не знаю, как вы, а я не собираюсь становится воспоминанием…
Анна Брейнсдофер-Пайпер грустнеет, изменения в ее лице так неуловимы и исполнены такой светлой печали, что сердце мое на секунду останавливается.
– Знаете, Дэн… Однажды один человек уже говорил мне это. Давно, очень давно. Так давно, что я помню мельчайшие подробности, я даже помню, что пальцы его были выпачканы цветочной пыльцой…
– И что же случилось с этим человеком потом?
– Холодно, – Анна неожиданно обнимает себя руками за плечи. – Вам не кажется, что похолодало?
В кабинете и правда становится прохладно. Все из-за полуоткрытого окна в сад. На окне нет ни занавесок, ни жалюзи, и сад лежит передо мной, как на ладони. Несколько аккуратно постриженных кустов, несколько декоративных деревьев с японскими бумажными фонариками на ветках, дорожка, выложенная хорошо отшлифованными каменными плитами, пара каменных драконов и небольшой прудик в обрамлении густой и высокой остролистой травы. Вода в прудике – черного цвета. Сад, несмотря на болезненную ухоженность, кажется несколько мрачноватым.
И оглушительно свежим, несмотря ни на что.
– Может быть, зажечь камин? – спрашиваю я у Анны.
– Вообще-то еще не сезон.
– А мы возьмем и зажжем.
– Позвать Кирстен? – сдается Анна. – Обычно камины разжигает она.
– Мы не будем звать Кирстен. Я справлюсь сам.
Я справлюсь. Тем более что все необходимое для этого есть: небольшая аккуратная поленница (поленьев из пяти, на светлой сосновой древесине застыли капли высохшей смолы) и длинные каминные спички на ней. Длинные толстые спички, ресницам Лягушонка их не удержать. Я кладу книгу Анны рядом с собой и принимаюсь возиться с камином.
– Эти животные… Это ваши трофеи, Анна? – Я перевожу взгляд на головы льва, зебры и антилопы.
Меня ждет банальный ответ. Самый банальный из всех возможных:
– Нет. Я бы не смогла убить ни одно живое существо.
– Конечно. Убивать людей гораздо проще. Хотя бы и в книгах.
– А вам нельзя класть палец в рот, Дэн. – Я все еще не могу привыкнуть к прозрачному смеху Анны. – Так ведь, кажется, говорится по-русски?
– Да.
– Мои книги не больше, чем условность, Дэн. Это просто игра. Игра воображения, игра с читателем, да назовите как угодно…
– У этой вашей книги… у нее очень любопытная обложка, Анна.
– Мне и самой она нравится.
– А кто эта девушка?
– В каком смысле? – настораживается Анна.
– Преступник или жертва?
Мне совершенно наплевать, кем на самом деле является Тинатин – преступником, жертвой, ловцом акул, ловцом снов, капканом, ловушкой,
– В каком смысле? – Глупо переспрашивать во второй раз, но Анна переспрашивает. Я начинаю раздражаться.
– Это ваша героиня? Книга о ней?
– Нет. Конечно же, нет. Это просто обложка. Довольно завлекательная, мимо нее не пройдешь, правда?
– Да уж.
– С содержанием она никак не соотносится. Во всяком случае, напрямую.
– А если не напрямую? – я проявляю удивительную настойчивость.
– Мне было предложено несколько вариантов оформления. Этот понравился мне больше всего.
– Не сомневаюсь, что он был самым лучшим.
– Завораживает, не правда ли? – Теперь мы любуемся обложкой вдвоем.
– Да.
– Мне кажется, что именно так выглядит суть. Ценная мысль, хотя и несколько расплывчатая.
– Суть чего, Анна?
– Суть всего. Любви, смерти, преступления, наказания, суть человеческой природы, ее двойственности. Добра, в котором заключено зло. Зла, в котором заключено добро…
– Хотелось бы еще узнать имя оформителя. – Не слишком ли бесцеремонно я прерываю Анну? – Может быть, это Иисус? Может быть – Сатана?
– Это легко сделать, Дэн. Художник должен быть указан в выходных данных. Дайте-ка я посмотрю.
Анна принимается изучать книгу.
– Ага, вот. Нулла. Буби Нулла.
– Странное имя.
– Похоже, что он итальянец. Или испанец. Хотя само имя скорее немецкое.
Анне, чей первый муж был немцем, умершим от сердечного приступа, виднее.
– Вы знаете его?
– Нет. Никогда раньше он не оформлял мои книги.
– Ну бог с ним. – Мне стыдно, что я напряг Анну, мне хочется сменить тему. – Так ваша книга о добре, в котором заключено зло? Или о зле, в котором заключено добро?
– Моя книга? Наверное, о том, что жертве по большому счету все равно, кто полоснет ножом ей по горлу: последний бродяга или вполне респектабельный человек с обезоруживающей улыбкой, любитель устриц и Вагнера.
Еще одна ценная мысль, лишь в одном Анна ошибается: ни устриц, ни Вагнера я не люблю.
– …о том, что смерть многолика и опасность может прийти с любой, иногда самой неожиданной стороны…
– Мне бы очень хотелось ее прочесть. Очень.
Херня. Мне совсем не хочется читать книгу Анны Брейнсдофер-Пайпер. Такую книгу я мог бы написать и сам, если бы захотел. В ней не было бы философского нытья о добре и зле и многостраничных пассажей о знаках и посланиях, которые иногда оставляют убийцы, они просто не могут от этого удержаться. Но в описание крови, которую я пустил нескольким второстепенным персонажам… В описание крови я бы вложил всю душу.