Узник «Черной Луны»

Дышев Сергей Михайлович

– С Дальнего Востока.

– Ого, далековато… хотя кого у нас сейчас здесь нет. Вовчик! – вдруг позвал он. – А ну, принеси лягушачью кожу!

– Чо, промок?

Мне снова показалось, что голос прозвучал из-под земли. Оказалось, так оно и было: в нескольких шагах от нас отдернулся полог, и из какой-то черной ямы показалось светлое пятно лица. Вовчик выполз, так и не разгибаясь, протянул что-то свернутое вроде плаща.

– Общевойсковой защитный комплект… – узнал я. – Лучшее средство от ядерного взрыва. Долго не мучаешься.

– Ну, до ядерного взрыва еще далеко, – пробормотал мой собеседник, кутаясь в ядовито-зеленый плащ. –

А вот от гнусного дождя – то самое… А ты, браток, чего зазря мокнешь? Иди в дом, там подвал у нас есть, переночуешь. Только не поверху иди, а прямо по окопу, так и выйдешь.

Я поблагодарил и пошел по грязному склизкому дну, представляя, в каком болоте придется здесь жить во время проливных дождей. Чем хорош был Афган – там не было окопного противостояния, хотя вместо слякоти вдосталь хватало пыли. Но об этом отдельный разговор, ибо пыль там – не просто некая покрывающая часть поверхности, а составная образа жизни, стихия, не менее страшная и коварная, чем морская, сила урагана или извержение вулкана…

Меня искали. Сытый, но бледный Корытов сказал, что так не поступают настоящие друзья. Я строго ответил, что ходил на рекогносцировку. Впрочем, остальным я был до фени. Правда, капитан Опанасенко, он же заместитель командира роты, сурово упрекнул, хмуро подкрутив свой ус:

– Ты вроде офицер, а ни хрена не сечешь в дисциплине. Еще раз повторится, будешь у меня сортиры чистить.

Но это, конечно, он погорячился, поэтому даже не возразил, когда я кратко выразил свое мнение:

– Вот уж хер вам!

– Ладно, – сказал Опанасенко, помолчав, – ты, я вижу, бедовый парень, но смотри, я предупредил… Здесь военное положение, чикаться не будем.

Я кивнул, не желая больше продолжать этот разговор.

– Пошли покажу, где переночуешь, и товарища своего позови.

Втроем мы спустились в довольно просторное подвальное помещение. Здесь было около тридцати коек с матрасами и подушками. Простыней и наволочек, конечно, не наблюдалось.

– Здесь мы и живем. Коек на всех не хватает, да это и не надо: треть личного состава – в окопах, на боевом дежурстве. Вон там в углу две свободные, туда и ложитесь.

Только сейчас я почувствовал отупляющую усталость. Я повалился на кровать, Ваня последовал моему примеру. Лампа светила резко, и все же по углам стоял полумрак. Отовсюду: от стен, матраса, от покореженной тумбочки – шел затхлый дух; сколько ни обживай этот сырой каземат, все равно останется тухлой дырой. Я лениво осмотрелся. В углу рядом со мной валялись обломки коммунистической пропаганды: всяческие плакаты наглядной агитации, обрывки красной материи с фрагментами цитат классиков, жестоко изувеченный портрет, точнее, его остатки – хорошо известная лысина с подрисованным, как у оригинала, пятном, а также рогами. На стене еще висели странные здесь плакаты типа «Не стой под стрелой» и «Не пей кислоту». Но особенно меня тронул плакат о вреде алкоголя. На передовой такая забота очень умиляет. От вида останков былой жизни я стал зевать и уже собирался смежить веки, но не тут-то было. Меня и Ваню стали донимать вопросами. Впрочем, этих ребят можно было понять: появились свеженькие люди, захотелось пообщаться, а мы, как бирюки, завалились в угол, будто неделю не спали. В общем, пришлось нам рассказывать в очередной раз свои биографии и заодно знакомиться с ребятами. Здесь, впрочем, были и известные нам лица: юный Юрчик – крутой

парень, мужик, с которым я общался в окопе, – назвался он Гришей. Еще здесь скучал чернобородый цыган по имени Марек, он тренькал на своей гитаре совсем не цыганское – что-то неуловимо советско-эстрадное. Потом он резко встал, и тут я заметил, что у него нет двух пальцев на правой руке. «А еще и играет», – подумал я. Марек стал ходить взад-вперед, его явно точила какая-то мысль. Я тоже встал, подошел к Грише. Он лениво ковырял присохшую к сковородке картошку.

– Чай есть? – спросил он у Юрчика.

Тот взял со стола чайник, я принял его, взял две кружки, налил Грише и себе.

– Вчера ночью как шарахнули из гранатомета по крыше, а потом из крупнокалиберного пулемета на довесок, – прожевав корку, стал рассказывать он. – Ну, думали, завалится крыша, потом хрен откопаешь. Но ничего, научно сегодня посмотрели, еще подержатся эти стены. А вот здание метеоцентра, ты же проходил там, – показал он рукой неопределенно, – еще неделю назад стояло, а сейчас один фундамент остался. Танки подогнали и стали лупить прямой наводкой. Пока не сыграли начисто.

– Ну-ну, – сказал Ваня, показав на потолок, – в следующий раз наше здание сроют.

– Не сроют, – сказал Юрчик со своей койки, – перемирие объявили.

– Какое, в задницу, перемирие, – раздраженно заговорил Григорий. – На моей памяти уже десять таких перемирий было. Сейчас нажрутся вина и начнут пулять.

– Точно, – сказал цыган Марек и замер, будто прислушиваясь к внутреннему голосу. – Точно! Сейчас вина «буль-буль», потом – огонь.

– Эх, блин, когда же все это кончится! – неожиданным баском заговорил Юрчик. – Неужели там, «наверху», не могут договориться? Всю жизнь, что ли, в этих окопах сидеть будем?

– К молодой жене потянуло? – усмехнулся Гриша.

– А то… У меня, между прочим, дядя Гриша, еще медовый месяц идет. В окопах.

– Нечего было жениться. Тебе сколько лет – шестнадцать?

– Восемнадцать.

– Все равно рано, верно, Марек?

– Не знаю, – ответил цыган, очнувшись от своих цыганьих дум. – У нас еще раньше женятся. Волосы между ног выросли, значит, можно!

– Здорово у вас, – оценил Гриша. – Оттого, наверное, все вы такие ушлые.

– Мы не ушлые, мы – сообразительные, – ответил Марек.

Восстановилась тишина. Цыган встал, подошел к заколоченному оконцу и оцепенело остановился перед ним.

– Ну не мучься, сходи! – лениво проговорил Гриша. – Деньги дать?

– Сходить? – оживился Марек.

– Сходи. А то вот пополнение и угостить нечем, – Гриша кивнул в мою сторону.

Цыган снял куртку со спинки кровати, пощупал ее, пробормотал «мокрая», быстро надел ее и, схватив сумку, исчез.

– Время пошло, – с оттенком торжественности сказал Гриша, – через полчаса будет.

Но прошло полчаса – Марек не вернулся. Появился он только через час – мокрый, с блестящим лицом и горящими лихорадочно глазами. С жалкой бороденки капала вода, он шмыгал носом и был весьма удручен.

– Нету нигде, – наконец сказал он.

– Ну и дела… – оценил ситуацию Гриша. – Сказать кому, что в Приднестровье нет молдавского вина, заплюют заживо.

Наверное, от этого все окончательно скисли. И разговоры пошли совсем похоронные. Вспомнили про какую-то семью, которую на машине задержали на той стороне. Жену изнасиловали, привязав гранату к спине, а измордованный труп мужа нашли только вчера.