Узник «Черной Луны»
Шрифт:
– Давай, попей чаю. – Я прервал свой рассказ, помог Валерке сесть.
Он взял кружку обеими руками, они заметно дрожали. Кончики пальцев были синюшно-черные.
– Что у тебя с пальцами?
– Дверью защемляли…
– Подонки!
– Завтра тебя это тоже ожидает, – жестоко заметил Скоков. – Но ты не ссы. И не показывай им, что боишься. Я не показывал. Поэтому меня так и кантовали.
– А кто такой Федул? – спросил я.
– А-а, уже слышал? Красавчик, интеллигентный, в очках. Режиссер и постановщик.
Он осторожно стал отхлебывать чай, я придерживал его кружку.
– Не надо, – сказал он.
Только сейчас я начал сознавать весь дичайший трагизм ситуации. До этого обрушившийся
– Ты меня прости, Володя, – тихо сказал Валера.
– За что?
– Из-за меня ты здесь сидишь.
– Ты не прав. Я сижу из-за собственной глупости.
– Если бы я не написал то письмо…
– То все равно бы где-то вляпался.
– А ты со Свиридовым встречался?
– Убили его – при невыясненных обстоятельствах.
– Убили? – переспросил он дрогнувшим голосом, покачал головой, потом, после долгой паузы, сказал: – А теперь послушай меня. Я, пока сидел здесь, многое понял… Как ты уже знаешь, начинал я тоже в батальоне у Хоменко. И о всех его грязных делишках я или знал, или догадывался. А занимался он продажей оружия. Ко мне он присматривался, возможно, хотел включить в свое дело, но я держался независимо и всегда старался это ему показать. Когда меня взяли на должность заместителя начальника контрразведки республиканской гвардии, я практически все про Хоменко знал. Нужна была только санкция прокурора на арест – дело бы раскрутили. Но его боялись – и не без оснований. Он расправлялся с недовольными быстро, бесшумно и без следов. Люди просто пропадали – исчезали с концами. Иногда трупы находили где-то далеко внизу по течению Днестра. Но чаще не находили. В своем батальоне неугодных он стал убивать почти в открытую. Расстрелял командира роты. Вместе с двумя своими держимордами обложил его в доме. Тот долго отстреливался, пока Хоменко сам его не свалил.
– Бывший «афганец», командир десантно-штурмового батальона…
– Это он тебе рассказал?
– Он. Когда посадил за решетку, пришел с водкой, за жизнь говорил, хотел, чтобы я шестеркой у него был, – заметил я. Правда, как мы нажрались до свинячьего визга, рассказывать не стал. – А чем он занимался после Афгана?
– Не знаешь?
– Так, в общих чертах. Никто о нем не распространяется.
– Вскоре после Афгана Хоменко уволили из армии. Почему – не знаю, а врать не стану. Приехал в Бендеры, ходил неприкаянным. Жена его бывшая сделала ловкий финт: продала квартиру и вместе с ребенком уехала куда-то на Украину к родственникам. Он некоторое время сильно пил, потом старые знакомые помогли ему, он организовал частную фирму по ремонту автомобилей, тогда как раз разрешили предпринимательство, закрутил дело. Где-то через год-полтора крепко встал на ноги, подмял конкурентов и уже нацелился на Тирасполь. А там свои мальчики правят. Одного из них ты уже знаешь: Боря Лукичек, бывший спецназовец. Держит в своих руках торговлю запчастями для автомобилей, радиоаппаратура, «видики», импортное шмотье – все в основном идет через его руки. Может быть, Хоменко и его бы сожрал, но Боря вовремя вошел в президентскую структуру – закрепился очень основательно. Тогда Хоменко убрал одного из основных агентов-посредников, Лукичека.
– Убил?
– Наверное. Просто человек исчез. До сих пор не могут найти. Да уж и не ищут. А Боря в отместку поджег автослесарную мастерскую «Хоменко-сервис». Десять машин сгорело. Вот так они воевали, пока настоящая война не началась. Хоменко организовал свой батальон, как говорится, было что защищать, стал воевать, и неплохо. А
Валера закашлялся, струйка крови потекла у него по подбородку. В груди у него что-то хрипело и хлюпало, будто там были изодраны все внутренности. Он отдышался, сплюнул на пол сгусток крови, попытался пошутить:
– Проклятые рудники… – И улыбнулся вымученно и виновато. – Ну ты как жил это время?
– Успешно развелся. Как полезный член общества проявлял себя на различных поприщах. Был грузчиком, сторожем, водителем. Ничего особенного.
Я оглянулся на дверь. Стояла глухая вязкая тишина. Не скрипели двери, смолкли голоса, шаркающие шаги охранника. Наверное, подремывает, сидит в своем уголку, вспоминает молодость.
– Валерка, мы уйдем отсюда, – тихо заговорил я. – Слышишь, обязательно уйдем. Прорвемся, это же не бойцы, вахлачье одно, я убедился. Они только с пленными смелые. Нам бы выйти во двор, заложника за глотку, заберем оружие, машину захватим. Все можно сделать. Только ты постарайся, Валерочка, соберись с силами, я понимаю, трудно, но мы ж Афган прошли, ты помнишь? Как из кишлака вырывались, как в ущелье нас прижали… И отсюда выйдем. Не зря же мы в Афгане отпахали! А не получится, так хоть на воле помрем, не в этой яме. Мужики мы? Рискнем, не ждать ведь, когда глотки перережут, как баранам? – Я схватил его за плечи. – Ну, Валерочка, милый мой, соберись, я без тебя не уйду!
Он поморщился – я сделал ему больно.
– Не надо…
Я отпустил его. Он молчал, смотрел в серый потолок, рука бессильно свесилась. Я попытался увидеть его взгляд, но глаза были пустыми и равнодушными, как будто все ему было глубоко безразлично – свое изувеченное тело, беспомощный и бесполезный Раевский, гнилой подвал и беспросвет впереди. Из уголка глаза скользнула по щеке слезинка – все, что он чувствовал, – в одной горькой капле. Эта одна лишь слеза почему-то бросила в озноб, меня стало колотить, я был в предощущении безумия или истерии, самосжигающей и разрушающей. Я еле сдержался, чтобы не броситься к двери, колотить, биться об нее, рвать ногтями железо. Внезапно Скоков поднял руку, нашел мою ладонь и крепко сжал. Это ему стоило усилий – даже губы напряглись.
– Видишь, это все, что я могу. Ты пойдешь один – мне недолго осталось. И запомни, если попадешься, второй раз не убежишь. По себе знаю… Перелез через забор – а дальше не ушел. Поймали, а что потом… Посмотри на мою спину.
– Лежи, – сдавленно произнес я – в горле забух тугой комок, я еле сдерживал слезы бессилия и горечи.
– Переверни меня и посмотри, – приказал Скоков.
Я подчинился, осторожно повернул его на живот, задрал куртку. По всей спине, видно, штыком или ножом была вырезана звезда. Глубокие кровавые борозды распухли, еще не зарубцевались, сочились сукровицей. Я осторожно опустил куртку.
– Скоты… Ничего, попадутся мне – текст конституции пропишу, со всеми главами, сделаю карту звездного неба…
– Ладно, раздухарился… Завтра к Федулу пойдешь, расскажешь… ему…
– Кто он?
– Командир бригады полиции особого назначения. Здесь в округе, до самых Дубоссар, он главное лицо, все схвачено. Фамилия его – Петреску, стопроцентный румын. Хоменко и Борис Лукичек якшались с ним еще до боев. Первый получает через него оружие, второй снабжает Федула запчастями, товаром конъюнктурным. И все трое, как мне пришлось убедиться, в конце концов прекрасно ладят. Когда я вскрыл эту параллельную цепочку, я просто ошалел. Все знали, что Хоменко и Лукичек готовы в глотку вцепиться друг другу, что так и есть, но втихаря давно работают вместе…