В битвах под водой

Иосселиани Ярослав Константинович

Радоваться было нечему, однако мое настроение поднялось. Было приятно сознавать, что у противника, очевидно, не все в порядке, иначе он не "митинговал" бы в открытом море.

Однако, пока мы маневрировали, фашистские катера рассредоточились и вместе с буксиром уходили на север. баржи видно не было.

Я дал глянуть в перископ Косику. После короткого обмена мнениями мы пришли к выводу, что баржа затонула. Так как расстояние между подводной лодкой и баржей было очень небольшое, то торпеда, очевидно, не успела прийти в

состояние готовности к взрыву и, ударившись в борт баржи, как обычная болванка, пробила его.

– Зарезали тупым ножом, - определил Косик.

Теперь можно было объяснить и поведение фашистов. Они, очевидно, не разобрались, отчего внезапно затонула баржа, и не смогли помочь ей. Обо всем этом я сообщил по отсекам и, объявив отбой боевой тревоги, передал благодарность торпедистам, электрикам я боцману.

Боцман "Малютки" мичман Халилов был хороший специалист, но отличался грубостью и упрямством. Это часто мешало ему в работе, особенно когда приходилось иметь дело с корабельным механиком Феодосием Цесевичем, равного которому по твердости характера и силе воли на лодке не было.

Плавучестью управлял обычно Цесевич. А боцман, стоя за горизонтальными рулями и несколько своеобразно представляя законы механики, иногда считал возможным настаивать на той или иной манипуляции с переменным балластом. Механика, невольно вынужденного отвлекаться от своего дела, это приводило в ярость. И мне приходилось тогда мирить этих двух упрямцев.

Однако во время атаки боцман и механик действовали согласованно. И, придя однажды в жилой отсек, Терлецкий съязвил по этому поводу:

– Еще одна - две атаки, и механик не то что усмирит боцмана, а прямо усыновит его...

После всех волнений я решил немного отдохнуть и, добравшись до своей каюты, упал на койку и задремал. Однако спать долго не пришлось.

– Вахтенный просит вас в рубку!
– услышал я сквозь сон.

– По-моему, транспорт!
– взволнованно доложил лейтенант Глоба, уступая мне окуляр перископа.

Вахтенный не ошибся. Из-за горизонта показались мачты транспорта. Сыграв боевую тревогу, "Малютка" снова устремилась в атаку, готовя вторую торпеду.

Крупный транспорт водоизмещением не менее шести тысяч тонн полным ходом шел вдоль берега на юг. Конвоя не было. Это показалось странным, так как ни одно вражеское судно не могло рассчитывать в этом районе на безнаказанное плавание. Но у фашистов не хватало противолодочного охранения, и там, где им это казалось возможным, они шли на риск.

Пользуясь сумерками и прижимаясь к берегу, транспорт явно рассчитывал проскочить опасный район. Но его настигла наша торпеда.

Однако прошло тридцать две секунды, прежде чем мы услышали взрыв.

Выждав еще некоторое время, я поднял перископ, приспущенный после выпуска торпеды.

Транспорт не двигался, имея крен на правый борт. Из трубы шел легкий дымок, смешанный с белым паром.

–

Эх, еще хоть одну бы!
– вырвалось у меня.

– Не тонет?
– удивился Косик.

– Видимо, нет! Ранен... но не убит, а добивать нечем...

Оставалось ждать, что будет с ним дальше. Транспорт мог бы и затонуть, если бы поднялся шторм, но на море по-прежнему был штиль.

Постояв немного, транспорт словно очнулся, дал ход и, вычерчивая зигзаги, пошел вдоль берега. Развернувшись на параллельный курс, мы неотступно следовали за ним в подводном положении, легко удерживая необходимую дистанцию. Однако вскоре стало темно, и нам не удалось узнать до конца его судьбу.

Со стороны более светлой части горизонта мы обнаружили приближение нескольких морских охотников. Их, видимо, вызвал торпедированный транспорт. Охотники мчались полным ходом.

Мы отвернули в сторону моря и, погрузившись на большую глубину, начали уходить из района боевых действий. Более сорока минут прошли мы курсом на восток, прежде чем услышали отдаленные взрывы глубинных бомб.

– Бомбят, - первым заговорил Косик, подняв на меня глаза, - наверное профилактически... далеко...

– Можно нас поздравить, - на смуглом лице Цесевича появилось что-то похожее на улыбку, - первые глубинки...

– Катера могут быстро приближаться!
– вырвалось у Поедайло.

Я повернулся к матросу. Поедайло снова дрожал. Вероятно, он был близок к полной потере самообладания.

– Это как называется?
– сурово спросил я.

– По-французски это называется труса-мандражэ, а по-русски не знаю, хихикал в углу матрос Трапезников, считая, видимо, что я его не слышу.

– Прекратите это безобразие, - обрушился я на него.

– Нечаянно пошутил... товарищ командир, - не знал, как оправдать свою неуместную болтовню Трапезников.

– Опять нервы? Как вам не стыдно?
– наступал я на Поедайло.

Матрос ерзал на месте.

– Больше этого не будет. Поверьте...

Несколько глубинных бомб были сброшены, видимо, только затем, чтобы отогнать нас от поврежденного транспорта. Преследования за нами мы не замечали. Пройдя еще около часа под водой, "Малютка" всплыла и, бесшумно рассекая морскую гладь, направилась на восток, к родным берегам.

Появилась возможность сравнительно спокойно проанализировать наши действия за день. Стоя на мостике "Малютки", я долго перебирал в памяти события этого дня. Подробно и критически взвешивая каждое свое действие, я с горечью обнаружил, как много я допустил про. махов. "Ведь если бы не было этих элементарных ошибок, транспорт был бы потоплен, а лодка не подвергалась бы угрозе погибнуть от взрыва собственной торпеды", - раздумывал я и не находил себе оправдания.

– Товарищ командир, снизу докладывают: радиограмма передана, квитанция получена, - прервал мои размышления вахтенный.