В битве с исходом сомнительным
Шрифт:
– Я не виню, Мак. Я знаю, кого надо винить.
– Спокойно, Эл, не волнуйся, – сказал Бертон. – Ляг, отдохни. Тебе отдых нужен.
Все это время Андерсон метался по комнате, и собаки кружили вокруг, задирая вверх только темно-каштановые носы, нюхали воздух и взмахивали, как кнутом, твердыми своими хвостами.
– Ну, теперь вы, надо полагать, довольны, – сказал Андерсон голосом убитым и беспомощным. – Порушили все, что я имел, все сломали и даже Эла у меня уводите. Радуетесь, как я думаю.
– Не волнуйтесь, мистер Андерсон, –
– Когда вы собираетесь перевозить яблоки? – спросил Мак.
– Послезавтра.
– Охрану для грузовиков хотите?
– Не знаю даже, – смущенно отвечал Андерсон.
– Думаю, нам стоит обеспечить охрану грузовиков, – сказал Мак, – на случай, если кто-то попытается вывалить на свалку весь ваш урожай. А сейчас нам пора. Спокойной ночи, мистер Андерсон. Будь здоров, Эл. В каком-то смысле я даже рад, что так случилось.
Эл улыбнулся:
– Доброй вам ночи, ребята. Не забудь про форму для заявления, Мак.
– Не забуду. Советую вам опустить шторы, мистер Андерсон. Стрелять в окна они вряд ли станут, хотя и на это способны. В других местах бывали подобные случаи.
Дверь за ними моментально захлопнулась. Пятно света, падавшее на землю из окна, съежилось, а после, когда окно зашторили, скрылось, поглощенное темнотой.
Мак нащупывал путь к воротам и, как только они вышли, закрыл их.
– Подожди меня минуточку, – сказал он. – Пойду еще разок караульных проверю.
Джим остался с доктором.
– Ты с плечом своим поаккуратнее, – посоветовал тот. – Оно еще может тебе кое-какие неприятности доставить.
– Плевать, док. Все равно я отлично себя чувствую.
– Наверно. Я догадывался о твоем настроении.
– Каком таком настроении?
– У тебя глаза теперь другие, Джим. В выражении их есть что-то даже религиозное. Я замечал подобное и раньше в ваших парнях.
– При чем тут религия! Не нужна мне никакая религия! – вспылил Джим.
– Не нужна. Понимаю. Не заморачивайся умными словами, Джим. Ты живешь хорошей правильной жизнью, как бы это ни называлось.
– Я счастлив, – ответил Джим. – Впервые в жизни я счастлив. Я выполнил что хотел.
– Знаю. Не дай угаснуть этому чувству. Это благословение свыше.
– Не верю я в благословление свыше, – упорствовал Джим. – В религию не верю!
– Пусть так. Оставим этот спор. Я мог бы сильно завидовать тебе, Джим, но не буду, потому что и сам порою испытываю к людям любовь не меньшую, чем испытываешь ты, только проявляется она несколько иначе.
– А вот бывает у тебя такое, док, когда кажется, будто вливаются в тебя сотни и сотни людей, что ты вмещаешь их в себя и как бы укрываешь, прячешь?
– Да, иногда я чувствую нечто похожее. Особенно когда люди эти делают какую-нибудь глупость. Когда человек совершает ошибку и идет на смерть за нее. Да, я это чувствую, Джим, и довольно
Они услышали голос Мака:
– Где вы, ребята? Темнота эта чертова…
– Здесь мы!
Они подошли к нему и втроем двинулись по междурядью сада под темным древесным сводом.
– В амбаре караульных не оказалось, – сообщил Мак. – Стоят на страже. Возможно, на этот раз с постов не снимутся.
Вдали на дороге послышалось тарахтенье приближающегося грузовика.
– Жалко мне Андерсона, – негромко произнес Бертон. – Все, что он так уважал, чего боялся, ополчилось против него. Интересно, что с ним будет? Отсюда его в шею погонят, конечно.
– Ничего тут не поделаешь, док, – жестко ответил Мак. – Он стал жертвой, принесенной для общего блага. Когда масса всем скопом рвется из плена на свободу, кто-то непременно падает. Мы не можем брать в расчет беду каждого отдельного человека. Это жертва необходимая, док.
– Я не подвергаю сомнению ни ваших мотивов, ни целей, просто жалею этого старика. Он пал в собственных глазах. И это самое горькое для него. Ты так не думаешь, Мак?
– Недосуг мне размышлять о том, что чувствует тот или иной человек, – резко бросил Мак. – Моя забота – это массы!
– Вот тот коротышка, которого подстрелили, это дело другое, – раздумчиво продолжал док. – Он поступал так, как ему нравилось, и по-другому поступать не мог.
– Ты мне на нервы действуешь, док, – раздраженно парировал Мак. – Увяз в какой-то сентиментальной чуши! У нас имеется цель, жизненно важная, реальная цель, и незачем нам копаться в том, кто пал в собственных глазах, а кто – не пал! Людям жрать нечего, им надо хлеба дать – вот это важно, а не эти твои высокопарные идеи! Как там тот старик, что бедро сломал?
– Так и быть, сменим тему. Старик зол как черт. Поначалу он был в центре внимания, и это ему льстило, вот сейчас и бесится, что его навещать перестали и не беседуют с ним, не слушают его речей.
– Зайду к нему утром, – пообещал Джим. – Он хороший старик.
– Слышите? – воскликнул Мак. – Грузовичок, похоже, остановился.
– Кажется, и вправду остановился. В лагерь въехал.
– Какого черта! Идем скорее! Осторожно, на деревья не напоритесь!
Не успели они пройти совсем немного, как грузовик вновь взревел, послышался лязг, затем рокот, и грузовик отъехал. Шум мотора становился все тише, пока не растаял в воздухе.
– Надеюсь, ничего не случилось, – заметил Мак.
Они поспешили вон из сада, пересекли луговину. В палатке Лондона все еще горел свет, и возле нее суетились люди. Мак рванул к палатке, торопливо приподнял борт. На земле стоял продолговатый, грубо сколоченный сосновый ящик. Сидевший поодаль Лондон бросил мрачный взгляд на вошедших. Лайза, казалось, совсем съежилась на своем тюфяке, и темноволосый бледный парень, сын Лондона, сидя рядом с ней, гладил ее по волосам. Большим пальцем Лондон ткнул в сторону ящика: