В блаженном угаре
Шрифт:
— Вам понравился Сидней?
— Да, очень много зелени, спасибо за экскурсию. Ты в Сиднее родилась?
— Нет. В Кроналле. Это за аэропортом, прибрежный городок. Там всегда полно детей с няньками и сопровождающими — самая летающая публика. А раньше вы бывали в Австралии?
— Нет, ни разу. Но я бы хотел, чтобы ты рассказала о себе, Рут.
— Угу, хмм, ну да… Ладно. Когда мне было восемь, мы сюда часто наезжали. Играли с Гэри, он на ферме работал. Огромный, просто великан, а по характеру был — молчун. Усадит нас в свой трейлер и катает… сам тянул за трос. Однажды при нас вспорол брюхо мертвой овцы, а там два ягненочка, они такие были беленькие
Пи Джей резко ставит свою чашку на стол, а у меня в памяти тут же всплыли два белых комочка и тот хлюпающий звук — когда они ударились о дно ямы.
— Наверное, с ним что-то было не так, он был совсем один, бедняга. В конце концов отравился, выпил химикат, которым мажут овец от клещей и блох. — Я поднимаю глаза. — А вы никогда не пытались покончить с собой?
Мистер Уотерс очень пристально на меня смотрит, возникает противная пауза, а он все смотрит, не шевелясь, я жутко смущаюсь и начинаю ерзать.
— Нет.
Это все, что я в ответ услышала.
Очень серьезное, очень строгое «нет». Я пью свой чаек с молочком и думаю, как быть дальше, я больше — так— не могу. Он пытается запудрить мне мозги. То есть он гениальный сыщик, ему нужно вытрясти из безропотной дурочки все, что требуется, тон будет задавать он, а ей все равно сказать нечего, хоть она и смотрит на него с самодовольным презрением. Я зеваю.
— Так как вам Сидней?
Он обиженно отдувается: «пуф-ф».
— Ты уже спрашивала. Я же сказал, что не хочу говорить на эту тему.
— А я хочу.
— А я не хочу. Мне нужно целиком и полностью сосредоточиться на тебе.
Упершись руками в колени, он наклоняется ближе ко мне. Я изо всех сил стараюсь случайно на него не взглянуть. В комнате становится все темнее, уже почти ничего не видно. Меня тянет уйти, и я сама прерываю молчание:
— Учтите, ничего у нас не получится, мы слишком разные. Не думаю, что смогу принять ваши взгляды.
Я поднимаюсь, но он не двигается с места.
— Ладно, — говорю, — пойду, что ли, лягу.
И тут же, не дожидаясь ответа, ухожу. Тактика, хорошо мной проверенная: действовать с ходу, не мямлить. Это жутко всех их напрягает, ведь как только ты делаешь первый шаг, ты уже не с ними. Одно движение — и ты снова ты.
Свобода! Теперь можно передохнуть. Дверь, естественно, закрываю. Ф-фу! Переворачиваю подушку, никто вроде бы по мне не ползает, никаких противных букашек. Ложусь на живот и расслабляюсь. Так, в полудреме, пусть и пройдут эти три дня, решаю я. Но скоро просто зверею от тоски, ну и скучища. Единственное развлечение — этот тип, нудила проклятый! Как же тут дерьмово! Все равно не выйду, все равно не стану с ним разговаривать. Нос у меня заложен, я лежу на спине, эти стены уже действуют мне на нервы, а окошко только одно — за моим изголовьем. Я таращусь на потолок, и в голове бродят вполне идиотские, ни о чем мысли — с потолка других не возьмешь.
6
5.40. Опять нашла коса на камень. Ну, ничего, как-нибудь переживем. Единственное, что меня действительно раздражает, это жара, все липнет, а я терпеть не могу, когда все липнет к телу. Предпочитаю прохладу. Все-таки возраст. Могли бы предупредить, что у них тут такое пекло.
Рут не так уж и хочется меня уделать, как она пытается изобразить, нет, хочется, конечно, кто спорит. Но я стараюсь играть
Ладно, для начала включим единственный имеющийся тут вентилятор. М-да, на ферме мы даже уже беседовали, то есть я хоть примерно знал, что у нее на уме. Она уже слушала меня, и принесла же нелегкая этого Фабио. Тем не менее прежнюю тактику лучше пока отставить, а то еще решит, что я действую по соответствующей методике депрограммирования. Или все сведется к бессмысленным перебранкам относительно того, что законно и что незаконно касательно ее совершеннолетней особы. Надо угадать, какой ход самый верный. Не действовать — плохо, но действовать «в лоб» — ничего хорошего.
Минуты три блаженствую у вентилятора, остужаю свою потную физиономию. Потом, громко топая, направляюсь к ее двери, даю понять, что я иду. Стучусь, немного выжидаю и открываю дверь. Она вскакивает с кровати, подходит и захлопывает ее. Ба-бах! Великолепно. Я хватаю стул. Потом повторяю в той же последовательности: стучусь, выжидаю, открываю, она опять вскакивает, только вот захлопнуть дверь ей не удается: я быстренько ставлю в проеме стул. Сработало. Завязывается вполне светская беседа.
— Извините!
— А в чем, собственно, дело?
— Ваш стул мешает мне закрыть дверь, а я хочу лечь.
— Я знаю, но мне, прошу прощения, это несколько досадно. — Я усаживаюсь на стул верхом, кладу локти на спинку.
Я, разумеется, еще не все сказал, но она могла этого не понять, поэтому без всякой паузы продолжаю:
— Поговорим о Боге, вот это действительно интересная тема.
Ох, что тут началось! Мы бросаемся на постель, затыкаем ушки, зарываемся лицом в подушку и издаем громкие «вау-вау!», это уже даже не вопли, а какое-то верещанье. Примерно этого я и ожидал. И заранее приготовил ответный пас.
— Отлично. Я не рассчитывал на легкую победу. Ты девушка умная, с твердыми взглядами, я был бы даже немного разочарован, если бы ты сразу сдалась.
Она не слышит меня, продолжая вдохновенно выкрикивать свои «вау-вау-вау», колотит ногами по матрасу, выбивая из него облачка пыли.
У меня першит в горле, я кашляю.
— Для этого, разумеется, требуется смелость. И знание предмета. Ты как, уже хорошо подкована?
— Ха-ха-ха! — доносится с кровати.
Я машу носовым платком, отгоняя пыль.