В борьбе за свободу
Шрифт:
«И вот мы, КОМАНДА ЭСКАДРЕННОГО БРОНЕНОСЦА «КНЯЗЬ ПОТЕМКИН-ТАВРИЧЕСКИЙ», решительно и единодушно делаем этот первый великий шаг. Пусть все те братские жертвы рабочих и крестьян, которые пали от солдатских пуль на улицах и полях, снимут с нас свое проклятье, как их убийц.
Нет, мы не убийцы, мы не палачи своего народа, а защитники его, и наш общий девиз: смерть или свобода для всего народа. Мы требуем немедленной приостановки бессмысленного кровопролития на полях далекой Маньчжурии. Мы требуем немедленного созыва всенародного УЧРЕДИТЕЛЬНОГО СОБРАНИЯ на основе всеобщего, прямого, равного и тайного избирательного права. За эти требования мы единодушно готовы вместе с нашим броненосцем пасть в бою или добиться победы. Мы глубоко уверены, что честные граждане всех стран и народов откликнутся горячим сочувствием нашей ВЕЛИКОЙ БОРЬБЕ ЗА СВОБОДУ.
ДОЛОЙ САМОДЕРЖАВИЕ! ДА ЗДРАВСТВУЕТ УЧРЕДИТЕЛЬНОЕ
Второе обращение гарантировало неприкосновенность иностранным судам и портам на Черном море.
В. И. Ленин, высоко оценивал значение этих документов {350}.
Оба воззвания с энтузиазмом были приняты всеми матросами. Социал-демократам удалось снова сплотить команду и укрепить ее боевой дух.
Рассматривался на комиссии и вопрос о флаге. Этот момент весьма показателен не только как свидетельство общего положения на «Потемкине», но и как свидетельство успехов членов РСДРП в политическом воспитании матросов. Теперь вся команда понимала, что назад ей пути нет. Социал-демократы с первого дня восстания требовали поднять Красное знамя, но встречали упорное сопротивление матросов и даже части судовой комиссии, как бы избегавших точного определения своих действий{*31}. А на пути в Констанцу это требование было принято командой. Враги восстания пытались вести агитацию против Красного знамени, но большинство пошло за социал-демократами. На громадном куске кумача маляры И. И. Старцев-Шишкарев и И. М. Сучкин написали с одной стороны «Свобода, равенство и братство», а с другой - «Да здравствует народное правление!»{351}. Знамя решили натянуть на деревянную раму и поднять к гафелю, чтобы его издалека могли видеть проходящие суда.
Новый подъем революционного настроения матросов проявился также и в их решении сдать свои деньги в общую кассу{352}.
19 июня в 18 часов «Потемкин» вошел на рейд Констанцы. Отсалютовав 21 орудийным выстрелом, он стал на якорь, ожидая прибытия городских властей. Комендант порта капитан-лейтенант Н. Негру явился на броненосец в сопровождении офицера и двух портовых чиновников. На палубе «Потемкина» их [128] встретил почетный караул из 30 человек, и прозвучал новый артиллерийский салют. Восставшие точно соблюдали морской дипломатический этикет. Румынских представителей пригласили в кают-компанию, рассказали о восстании, вручили список необходимых броненосцу материалов и продовольствия. Н. Негру обещал запросить разрешение на обслуживание корабля у правительства и дать ответ на следующий день. Одновременно он предложил потемкинцам сдать броненосец румынским властям и высадиться на берег на правах политических эмигрантов, но матросы категорически отказались. Тогда Н. Негру вместе с А. Н. Матюшенко и еще тремя потемкинцами отправился в город заказывать провизию и материалы. Матросы проводили его криками «ура!» и новым салютом из 19 выстрелов {353}.
После отъезда Н. Негру потемкинцам нанес «визит» капитан второго ранга Н. Н. Банов, командир русского транспорта «Псезуапе». Увидев на броненосце Андреевский флаг и услышав салют, Банов решил, что восстание подавлено, и собирался по уставу отдать рапорт командиру броненосца. Он и представить не мог восставших иначе как «мятежников и грабителей». Потемкинцы могли бы арестовать его и захватить транспорт, но броненосец находился в иностранном порту, и приходилось подчиняться международным законам. Поэтому матросы не тронули Банова и даже отбуксировали своим катером его вельбот до гавани {354}.
А. Н. Матюшенко, сделав в городе необходимые заказы, заехал на румынский крейсер «Елизавета» за разрешением освещать ночью подходы к порту прожекторами «Потемкина». Румынские офицеры разрешили, но опять начали уговаривать потемкинцев сдаться и, наконец, предложили продать броненосец Румынии. «Скажите сперва, за сколько вы продадите нам вашу «Елизавету», - с возмущением ответил А. Н. Матюшенко {355}.
Капитан Н. Н. Банов, опасаясь захвата «Псезуапе» потемкинцами, обратился к командованию порта с просьбой о помощи. 20 июня в 3 часа утра румынские власти отвели транспорт в глубину порта под прикрытие мола, на берегу расположили поблизости две роты солдат и обещали, что крейсер «Елизавета» не пустит в порт миноноску № 267 {356}.
В 7 часов 30 минут миноноска № 267 сделала [129] попытку войти в порт, но ее остановили двумя выстрелами с крейсера «Елизавета». Однако Н. Н. Банов волновался напрасно: потемкинцы извинились и объяснили, что их вынудило к тому разыгравшееся на море сильное волнение. «Действительно, - отмечал Н. Негру, - море начало волноваться, и если бы ветер продолжался бы с той же силой 2-3 часа, то, безусловно, миноносец не мог бы больше находиться вне порта»{357}.
В 10 часов Н. Негру получил телеграмму министра иностранных
Экипаж «Потемкина» отверг предложения румынского правительства. Матросы были полны решимости продолжать борьбу. Судовая комиссия стала решать, в какой пункт российского побережья направить корабль, чтобы соединиться с борьбой рабочих и одновременно обеспечить броненосец углем и провизией. А. П. Березовский предложил идти в район Поти, где можно было перехватить угольщик, идущий в Константинополь. С. А. Денисенко звал матросов в Батум, поскольку к моменту потемкинского восстания революционная борьба в Западной Грузии приняла угрожающие для самодержавия размеры (к тому же известие о «Потемкине» вызвало там новый подъем революционного движения, и правительство не могло полностью рассчитывать на дислоцированные в этом районе войска). Последнее предложение встретило сопротивление прапорщика Д. П. Алексеева, но Денисенко доказал матросам, что Батум станет настоящей базой для восставшего «Потемкина», и комиссия решила идти к берегам Кавказа. Однако сначала надо было запастись углем и провизией, хотя бы на первое время. Предложение А. П. Березовского о захвате турецкого угольщика матросы отклонили. К. И. Фельдман посоветовал идти в Феодосию, так как, во-первых, это был крупный железнодорожный узел и уголь в нем имелся в достаточном количестве, а во-вторых, там можно было установить связь с Крымским союзом [130] РСДРП и получить сведения о положении в Севастополе. Но Д. П. Алексеев снова выступил против. Он предложил выбрать Евпаторию, хотя она располагалась в нескольких часах хода от Севастополя, и минной дивизии ничего не стоило потопить броненосец. На это и рассчитывал Д. П. Алексеев, но матросы поняли истинный смысл его предложений и дали ему гневный отпор. Комиссия постановила идти в Феодосию, а затем к берегам Кавказа, где высадить десант. В случае неудачи в Феодосии дойти на остатках угля до Кавказа, взорвать броненосец и присоединиться на берегу к восставшим крестьянам и рабочим {359}.
Итак, план дальнейших действий был принят. Оставалось только передать ответ румынскому правительству, послать иностранным консулам обращения «Ко всем европейским державам» и «Ко всему цивилизованному миру», а также специальное письмо в редакцию газеты «Искра». Выполнение этих заданий комиссия поручила А. П. Березовскому, В. З. Никишкину и Е. К. Резниченко. Они немедленно съехали на берег. Румынские власти обещали переслать корреспонденцию по назначению и еще раз предложили потемкинцам политическое убежище. Но матросы отказались, несмотря на все уговоры. На прощание румыны поинтересовались намерениями восставших. А. П. Березовский, соблюдая конспирацию, ответил, что «Потемкин» пойдет в Турцию, где надеется получить необходимые материалы и продовольствие {360}.
20 июня в 13 часов 20 минут броненосец «Потемкин» и миноноска № 267 покинули Констанцу.
Революционные моряки за границей показали себя достойными представителями революционной России. Капитан порта Констанца Н. Негру в докладе румынскому министру иностранных дел специально отмечал: «Прекращением критического положения, в котором находился порт Констанца, мы обязаны только тому, что восставшие твердо решили не применять силы и уважать, несмотря на любые жертвы, неприкосновенность кораблей и морских портов… Надо признать, что у нас была возможность только незначительного и слабого сопротивления этой огромной силе, которая противостояла нам»{*32} {361}. В. И. Ленин указывал, что [131] поход «Потемкина» в Румынию «сделал первый шаг к превращению русской революции в международную силу…» {362}.
…»Потемкин» вышел в море. Никто не мог предположить, где появится он на следующий день, но все знали, что восставшему броненосцу необходимы уголь и продовольствие. «Потемкин» мог получить и то и другое в море с торговых кораблей. Поэтому Российское общество пароходства и торговли прекратило движение судов по Черному морю. Вслед за ним австрийский «Ллойд» отменил пароходные рейсы Константинополь - Одесса, несмотря на то что потемкинцы гарантировали безопасность иностранным судам {363}.
Революционный броненосец шел в Феодосию. Обгоняя его, из российского посольства в Румынии летели в Петербург телеграммы: «Потемкин» ушел, направляясь на юго-восток», «Русские моряки отказались сдать оружие и передать корабли властям, даже при условии, что с ними поступят, как с иностранными дезертирами…»{364} Неопределенность намерений команды броненосца еще более усиливала растерянность и страх царских властей.