В чём измеряется нежность?
Шрифт:
— С чего такая уверенность?
— С того, что за два года он ни разу не проболтался обо мне Мари.
***
Личный дневник — его пиратский сундук. Каменная крепость. Глубокая могила. Ни одно слово не сбежит из бумажной Бастилии?{?}[французская крепость, построенная в 1370-1381 гг. и ставшая местом заключения государственных преступников. В эпоху Великой французской революции (1789-1799 гг.) была взята и полностью разрушена.], не попадётся в грязные руки проходимца. Дневник хранил его грязные мысли и долгие беседы в письмах с другом-зверем: голодные речи, хитроумные планы, неутолимый губительный жар. Роберту нравилось наблюдать, как
«Каков я всё-таки плут! Позавчера ночью снова был в темноте её кукольной комнатки, я раздел её целиком. Целиком! Мария уже такая взрослая. Такая женственная грудка. Мой язык был жаден. Она жалобно стонала, что-то бессвязно бурча. И опять звала своего поганого Коннора. Она постоянно бормочет о нём. Нашла себе святыню! Утром, главное ещё, так забавно получилось: я пришёл к Клариссе, а моя любимая девочка жаловалась, что так устала, будто всю ночь была придавлена гигантским пауком! Так смешно! Фред хорошо с ней поработал за эти годы: она вот вроде как говорит, но всё равно очень стеснительно, дескать, глупости всё это. Мария постоянно ощущает моё присутствие, но не верит в него… Моя собственность. Моя игрушечная девочка. Моё драконье сокровище».
Шорох гравия на подъездной дорожке. Минута — и в дверь позвонили. Не дождалась и нескольких секунд, стала настукивать старым дверным молотком. Роб швырнул дневник в ящик антикварного письменного стола, закрыл на ключ, нервозно поднялся и запахнул халат.
— Ну ты там спишь, что ли, старикашка? — раздался за дверью насмешливо-ласковый голос.
— Бегу, Мария! Уже бегу!
Завязал бархатный пояс и открыл, затем вынул изо рта сигару, выдохнув никотиновое облако в сторону гостьи.
— Дядя Роб, это что, бархатный халат? — Мари по-детски рассмеялась в ладошку. — Понятно теперь, почему у тебя женщины не ночуют.
Влетела внутрь, бросила как попало в углу ботинки с бумажным пакетом и принялась взъерошивать вьющиеся от влаги волосы.
— Хоть бы раз поцеловала с порога дядю, одни эти колкие шуточки твои.
Небывальщина: подскочила близко-близко, положила руку на его плечо, вцепившись крепкой хваткой обезьяньих пальчиков, и смачно чмокнула в щетинистую худую щёку, оставив на ней алый след помады. Роберт вожделенно сглотнул и в упор посмотрел на племянницу. С её плаща до сих пор не выветрился запах сигаретного дыма, и он предосудительно хмыкнул.
— Клэри напекла пирогов в честь своего повышения: угостила соседей, подружек, бомжей у киоска с фастфудом, но песочный с ревенем и корицей оставила специально для тебя, — шутливо-важнецким голоском выделила она, повесив плащ, — помнит, как ты его любишь. — Взяла бумажный пакет, открыла его и поднесла к лицу Роберта: — М-м-м, красотища! — Мари уютно зажмурилась и вдохнула сладкий аромат. — Чувствуешь?
— Да. Чувствую. Очень сладко.
Вручила ему в руки посылку и стала праздно бродить по этажу. Знакомое с детства старьё она теперь осматривала с большим интересом, как бы давая ему шанс обрести чуточку смысла.
— Сигару хочешь? — внезапно раздалось за её спиной.
— Ой, не, я не курю! — Она улыбнулась, восприняв вопрос как ещё одну «старпёрскую шутку» из уст дяди.
— Своему святоше Коннору будешь это рассказывать. — Дьявольская ухмылка и прицельный выстрел серо-ледяных глаз. — Ты ведь… не рассказывала? — Роберт прищурился
— Но эти крепкие очень. Я привыкла у Клариссы брать, она лёгкие курит.
Стоило ей договорить, как Роберт скрылся в дверном проёме кухни и показался уже с пачкой сигарет, пахнущих вишнёвым табаком.
— Ты отчасти прав. О Конноре, — грустно произнесла Мари, вытаскивая из протянутой пачки сигарету. Вытянула шею навстречу инкрустированной тремя рубинами зажигалке в руке дяди и прикурила. — Я не думаю, что он станет меня осуждать просто… просто ему незачем знать. Я всё равно потом брошу.
— Врёшь. Ты не говоришь, потому что именно его осуждения и боишься. Даже предположу, что он, как и я, догадывается, и ему это не нравится. Не зря же он начал избегать тебя.
— Да ну, ты преувеличиваешь.
Смахнула пепел в тарелку с засохшими остатками еды. Роберт прощупал её уязвимое место, услышал в словах борьбу: Мари сама себе уже не верила.
— Разве? Или просто озвучил то, что ты не в состоянии озвучить?
— У Коннора много работы, ты ведь знаешь, он коп.
— Ах, ну, конечно! Рядового детективчика отправили в невесть какую долгую командировку под прикрытием. Теперь вот опять «много работы»: всё-то отдохнуть не дадут! — Он саркастично всплеснул руками. — Видишь ли, Мария, стерильным личностям, вроде него, тяжело залезть в шкуру таких, как мы с тобой, — неправильных, шероховатых.
— Коннор не осудил бы меня за подобную мелочь, он ведь мой лучший друг.
— Да, лучший друг, поэтому и не говорит. Просто молча избегает. — Роб опустил уголки губ. — Это даже хуже.
Мари сделалось горько, она не желала соглашаться со сказанным, но начинала верить в это против воли. Слова Роберта, пусть хоть трижды наполненные пустыми обвинениями, склеивали недостающие кусочки происходящего, давали ответы здесь и сейчас. Грубо потушила сигарету о край тарелки и тут же закурила ещё одну. Оставаться в стенах этого «склепа» ей больше не хотелось, поэтому Мари просто ждала, когда табак истлеет, и она сможет вызвать такси. Подошла к столику из тёмного дерева, что примыкал к лестничному пролёту: на нём стоял допотопный музыкальный центр, а рядом стопка компакт-дисков. Она никогда раньше не интересовалась этой неуклюжей махиной, но сейчас любопытство стремилось подавить в ней печаль, и Мари остановила свой взгляд на проигрывателе. «Божечки, как эта фигня вообще включается?» — подумала она, беря в руки пустую коробку из-под диска, что уже стоял в дисководе: «Blondie?{?}[американская группа, пионеры новой волны и панк-рока (1974-1982 гг.; 1997 г.
– наши дни). «Maria» — хит-сингл из альбома «No Exit» 1999 г. выпуска.]: Золотые хиты», — прочитала вслух надпись с обложки. Вставила в зубы сигарету точно так же, как это обычно делала Кларисса, когда у неё были заняты руки, и запустила проигрывание.
«Хм, какое бодренькое старьё», — отметила с воодушевлением, слушая заразительный мотивчик, под который проникновенный женский голос пел что-то о роковой девчонке, что не обращает внимания на безответно влюблённого в неё паренька. И когда начался припев, она взорвалась весёлым хохотом:
«Мария, ты должен увидеть её,
Потерять контроль и сойти с ума.
Латина, Аве Мария!
Миллион и одна горящая свеча…»
— Ну и песенки тут у тебя, дядя Роб! Умора! — вынув изо рта сигарету, прокричала она, не переставая улыбаться, и задвигала плечами в такт мелодии.