В чём измеряется нежность?
Шрифт:
— Очнулся! — раздался чей-то голос. А чей — не разобрать из-за тяжёлого сдавливающего чувства, что нарастало с невероятной скоростью.
— На п-помощь, — молил он, не разбирая, спешат к нему добить или сберечь. Слеза тонкой струйкой скатилась за ухо — тёплая и омерзительная: содрать бы кожу там, где она пробежала! — Я умираю!.. Хэнк! — взвыл, как подстреленный зверёныш.
— Тише, тише, ты не умираешь. Дыши глубже.
Но дышать глубже было невозможно: чем сильнее вдох, тем жарче полыхало пламя в груди, рождая искры и вспышки на оптическом блоке, где всё ещё бежали чокнутые строчки обрабатываемой извне информации.
— Хэнк!
— Я здесь, я никуда
— Пожалуйста, пусть это закончится! — Слёзы горячим градом катились по его вискам. — Не могу, не могу! Вытащите это всё из меня! Я умру! Прямо здесь… сейчас…
Невозможно передать ни единым из существующих слов это чувство. Неизвестно, каким богам молиться. Остаётся лишь осязать, понимать. И быть не в силах сделать хоть что-то.
Он попытался отыскать путь к заветной ячейке памяти. Ничто не могло унять его страданий, лишь то самое воспоминание. Но голова была готова взорваться, и в ней творился настолько неподвластный хаос, что даже в безупречном машинном порядке невозможно было найти единственное место, куда стремилось всё искусственное существо Коннора.
— Я умираю? — лишившись последних сил, процедил сквозь стиснутые зубы Коннор.
— Ты не умираешь. — Только сейчас он узнал голос Майкла.
— Тогда что со мной?
— Это боль, Коннор.
Боль. Четыре буквы, вмещающие в себя нечто необъятное. Боль опутала внутри каждую живую клетку, подчинила себе даже искусственную систему — голодный безжалостный зверь без формы и оболочки. Как люди вообще способны выносить это? Боль так похожа на смерть, на страх, на ничто.
«Твои волосы все в серебре…» — влилось растопленным золотом в его голову, проникло в лёгкие вместе с колючим воздухом.
— Коннор… Сынок, ты слышишь меня? — жалобное, беспомощное причитание старика. Это не мог быть голос Хэнка.
— Волосы все в серебре, — сдавлено прошептал Коннор, обронив последние слёзы. — Серебро…
Он взглянул на потолок, на белёсый свет жужжащих ламп, в лучах которого кружилась волшебная серебристая пыль.
Комментарий к Часть IX
* Необрутализм? — направление (стиль) в архитектуре периода 1950-х — 1970-х годов, одна из ветвей послевоенного архитектурного модернизма. Некоторые признаки стиля: интерес к локальному цвету и остро-выразительным фактурам; функциональность; урбанистичность; подчёркнутая массивность форм в сочетании со сложными композиционными решениями; преобладающий строительный материал — железобетон.
* Джон Хартиган? — герой цикла графических новелл Фрэнка Миллера «Город грехов» и одноимённого фильма 2005 г. выпуска режиссёра Роберта Родригеса. Старый коп Джон Хартиган в свой последний рабочий день перед пенсией спасает 11-летнюю девочку Нэнси Каллахан от серийного убийцы-педофила, который оказывается сыном сенатора Рорка — фактически владельца Города грехов. Но спустя 8 лет Хартиган снова должен спасти Нэнси. В этот момент чувства между главными героями начинают носить романтический характер.
Пост к главе: https://vk.com/wall-24123540_3531
Группа автора: https://vk.com/public24123540
========== Часть X ==========
Которое это было по счёту утро с тех пор, как он очнулся? Неважно. Оно ничем не отличалось от всех предыдущих: вяжущая назойливая боль длиной в бесконечность, десяток-другой медицинских тестов и тщательная диагностика системы. Коннор чувствовал непроходящую усталость, раздражение и ещё не до конца научился распознавать собственные ощущения. Он мог подолгу терпеть голод,
Немало терпения потребовалось, чтобы привыкнуть к тому, что естественные нужды стали неотъемлемой частью его существования, а не просто дополнительным модулем. Все эти обыденные для любого человека ритуалы утомляли, а стимуляция выработки гормонов добивала его частыми перепадами настроения. «Это ж сколько времени я должен буду тратить на эти мелочи, вместо того, чтобы сделать что-то действительно полезное?» — ворча, разводил руками Коннор. В один из таких моментов он заметил тёплую улыбку на лице Хэнка и замялся:
— Я что-то не то говорю?
— Да нет, всё хорошо, — с шутливой загадочностью протянул Андерсон. — Просто… так непривычно, что ты брюзжишь как старик. Никогда бы не представил тебя таким.
— Я правда так выгляжу? Кошмар.
— Скажу, что выглядишь человечнее, чем обычно.
— Просто понимаешь, всё так долго и порядком достало, и… Ладно, заткнулся… Дерьмо, да я сам себя бешу! А остальных, уверен, вдвойне.
— Ничего, привыкнешь со временем. — Хэнк провёл большим и указательным пальцами по седой бороде. — Не представляю себе мучения, что ты испытываешь день за днём. То, что в каждом из нас развивается годами, ты должен преодолеть за несколько месяцев. Не сомневаюсь, что это чудовищная боль.
— Заканчивай меня жалеть.
— Да я не жалею, чёрт подери! — Андерсон упёрся ладонями в колени. — Не хочу, чтобы ты варился в этом говне один. Понятно?
Хэнк со всей ответственностью расспрашивал персонал о том, что он может сделать для Коннора сейчас и в дальнейшем, даже завёл тетрадь для заметок: Майкл находил это старомодным и трогательным.
Мари забрасывала Коннора сообщениями, на которые он отвечал редко и сухо: чувство вины и усталость заставляли его замыкаться и злиться на себя. Особенно, когда она стала добавлять в конце постскриптумы: «Всё хорошо, можешь не отвечать на мои бредни. Знаю, что ты устал и у тебя там много работы».
«Однажды я избавлю тебя от своего жалкого вранья. Однажды мне не нужно будет притворяться и следить за тем, что говорю. Однажды… Если я доживу».
Полтора месяца в лаборатории вбили в глотку клинок уныния и тоски. Иногда по ночам Коннор спускался с кровати и ложился на полу, прижимая к животу подушку и воображая, что он засыпает в родных стенах, обнимая большое мягкое тело Сумо, дремлющего у телевизора.
9 октября стало первой счастливой датой в новой жизни Коннора: наконец-то можно было ехать домой. Конечно, это не означало конец реабилитации или заметного улучшения его состояния, но всё-таки было приятно вернуться под домашний кров. Теперь требовалось дважды в неделю приезжать в лабораторию для обследования, принимать целый ассортимент препаратов и тщательно следить за питанием. Лишь сейчас, идя вместе с Андерсоном по коридорам наружу, Коннор осознал масштаб успеха их с Майклом предприятия. Он первый такой среди машин. Уникальный в своём роде.