В чужой шкуре
Шрифт:
— Без возражений! — почти крикнул главнозаведующий, хотя Андрей Иванович рта не успел ещё открыть. — Вас рекомендует уважаемое лицо, известное своей добротой — и как же вы платите за эту доброту? Как вы относитесь к вашим обязанностям? Это чёрная неблагодарность. Нам, милостивый государь, «таких» служащих не надо-с! Василий Дмитриевич, прикажите его «подсчитать».
— Я бы желал знать… — сказал Андрей Иванович.
— Узнаете…
— То лицо, о котором вы изволите говорить, мне известно лучше, чем вам, — продолжал
— Потрудитесь молчать! — вскипел главнозаведующий, — это неслыханно! Положим, вы уже известны как своим дерзким образом мыслей, так и дерзкими речами… «Идеи» у вас!.. Мне всё известно-с… и, понимаете, мне стоит шепнуть — и вы обратитесь в мечту… Вам известен наш уважаемый директор лучше, чем мне? Смешно… директор и жалкий писаришка… приказчик…
— Я бы попросил вас разговаривать со мной по-человечески, — с достоинством сказал Андрей Иванович.
— Что-с! Вы обижаетесь?.. Это что? — почти крикнул главнозаведующий, протягивая Андрею Ивановичу какое-то письмо.
Андрей Иванович взял его в руки, посмотрел и положил на стол.
— Это ваш почерк? Не отнекивайтесь, это ничему не поможет…
— Я и не думаю отнекиваться. Это письмо писал я…
— Вы?
— Я… И всё в нём изложенное — сущая правда.
— Как вы осмелились?..
— Очень просто. Я счёл вполне уместным поставить правление в известность относительно всего, что здесь творится.
— Вы? Жалкое ничтожество…
— Я требую, — твёрдо сказал Андрей Иванович, — чтобы вы держали себя прилично.
Главнозаведующий отступил на шаг: до того он был поражён. Никогда ещё не слыхал он ничего подобного ни от кого из служащих. Даже не подозревал такой возможности.
— Василий Дмитриевич! — воскликнул он, — слыхали вы подобную дерзость? Вы, по-видимому, не проспались ещё и не знаете, с кем говорите… Как бы то ни было — вот вам моё последнее слово: кляузников и «писателей» мы на своей службе не терпим… Тем хуже-с… Я уже написал уважаемому Андрею Ивановичу относительно вас… Он вполне меня поймёт… Извольте убираться…
— Я желаю получить аттестат и расчёт, — твёрдо сказал Андрей Иванович.
— Расчёт вы получите в своей конторе… а мой аттестат вот: вон! Я вам покажу, с кем вы говорите.
Андрея Ивановича окончательно взорвало:
— Нет, я вам покажу, с кем вы говорите, — почти крикнул он.
— Вы с ума сошли! Вы пьяны!..
— Нет, это вы с ума сошли, позволяя себе так разговаривать с людьми!..
— Я вас, милостивый государь, в бараний рог согну…
— Посмотрим… — окончательно взбесивший Андрей Иванович не помнил уже себя. — Вы это видели (он сделал некоторый символический жест). Я вас самого в бараний рог согну… Я служащий компании такой же, как и вы, с той разницей, что вы бездельничаете за ваши восемь тысяч жалованья, а я из сил выбиваюсь за мои триста рублей!..
Неизвестно, долго ли бы ещё продолжал Андрей Иванович свою отповедь. К сожалению, он не заметил, как главнозаведующий надавил пуговку электрического звонка. Андрей Иванович
— Вот и кончена моя миссия, — сказал сам себе Андрей Иванович, опомнившись после своего эффектного «ухода». — Куда же теперь?
Обдумав своё положение, он решил так: уйти назад в контору, взяв свой директорский документ и предъявить его главнозаведующему, — это было бы в высшей степени эффектно, но тогда пари были бы проиграно… Остаётся до срока менее месяца — не стоит ради удовлетворения мелкого самолюбия рисковать этой тысячей. Лучше забрать всё жалованье — его около двадцати рублей — и на них можно просуществовать три недели: пойти к Вавилову и остаться у него…
— Так и сделаю, — решил Андрей Иванович, — ну, а вам, милостивые государи, я всё это припомню! Хорошо и наше правление: а я-то думал, что на моё письмо обратят внимание, и что я сделаюсь благодетелем всей нашей мелкоты. А они не нашли нечего лучшего, как выдать меня головой тем, на кого я справедливо жаловался… Видно, для того, чтобы быть человеком, надо самому всё «это» вынести на своей спине.
Андрей Иванович нанял лодку и поехал в свою заречную контору. На реке бегали зайчики, дул холодный, осенний ветер, но Андрей Иванович, занятый своими мыслями и не могущий побороть раздражения, не обращал на них никакого внимания. Он уже не был прежним трусом: ветер, непогода, даже «шторма» не были для него теперь диковинкой.
Пристав к своей пристани, Андрей Иванович прямо прошёл к Нилу Фомичу.
— С чем поздравить? — спрашивали его сослуживцы, когда он проходил мимо них чрез контору.
— Со «здорово живёшь»! — весело отвечал он, усмехаясь. В сущности, он не был нисколько огорчён и заранее утешался возможностью в скором времени «поговорить» со всеми этими надменными господами заведующими «как следует»… — «Воображаю, куда у них душонки уйдут, когда они узнают, кого уволили и кого оскорбляли!..» — радовался он.
— Здравствуйте, Нил Фомич, — сказал Андрей Иванович.
Нил Фомич был в мрачном настроении. Ему только что «влетело» по телефону, а к тому же «душа требовала похмелья».
— Тебе, малый, чего? — спросил он, кряхтя.
— За расчётом я: уволен главной конторой.
— Это за что?
— Спросите их. Не по вкусу мой разговор пришёлся.
— Так… Значит — так зря, «здорово живёшь»! Оно, конечно, у нас всегда к зиме служащих сокращают… Экономия, братец ты мой… Вот добейся получать тысячи три в год, тогда, сделай милость, тогда не сократят!.. Жаль: служащий ты, всё-таки, «справный» — похаять не могу… Жаль… Что ж, — их воля, — начальническая: идите к бухгалтеру, он вас «подочтёт».