В Древнем Киеве
Шрифт:
Тот объяснил ему, что надо приготовить порошок из мелко истолченного серебра, красной меди, свинца, серы, буры и соли; затем залить порошок водой и этой смесью наполнить все те места, которые по рисунку должны быть черными, а затем поставить свое изделие на огонь, чтоб чернь плотно слилась с серебром.
Выслушав внимательно Онцифора, Ждан снова принялся за тесто и, прощаясь с мастером, только напомнил ему, чтоб тот зашел еще раз к Миронегу и позвал прийти с Глебкой к обеду:
— Скажи, мол, готовится Жданко, усердствует.
Когда Онцифор ушел со двора, Ждан продолжал свою работу по дому: поставил
Прибравшись, он вышел за дверь, поднялся по ступенькам и, присев у порога, стал ждать отца своего Петрилу, Миронега с Глебкой и старого отцова друга Тудора.
На улице и по переулку то и дело сновал народ, то взад, то вперед. За воротами по одну сторону направо начинался Копырев конец. Жили там киевляне-огородники и чужеземцы, что ходили в длинных полосатых халатах и разговаривали гортанными голосами, а налево, за стеной, находился «Кудрявец» — он тоже заполнен иноземцами; не редкость встретить здесь и кочевника-степняка.
Как только Жданко оставался один и руки его не были заняты работой, им овладевала все та же неотступная мысль о грозной опасности, которая ежедневно, ежечасно может обрушиться на Русь.
Глубоко задумавшись, сидел Ждан у порога Онцифоровой хаты, когда чей-то голос окликнул его:
— Вот, малый, где я тебя повстречал!
Ждан признал в говорившем мастера по бронзе, с которым он познакомился когда-то на торговище.
— А я думал, что ты уже давно уехал к себе домой!
— Эге, малый, я уже с тех пор и домой съездил и в степи побывал и вот вернулся с нехорошими вестями… Худые вести привез!
Странник.
— Какие вести? — переспросил Ждан и почувствовал, как от лица отхлынула кровь и прилила к сердцу. — Я видал, — ты все со степняками знаешься. С кем ты на торговище разговаривал? С половцами?
— Да это не половцы, только сильно на них смахивают, а враги злейшие половцам; они другого племени — торкского, а половцы с торками враждуют, теснят их, сгоняют с кочевьев. Вот торки из мести нам передались. Киевский князь отвел им земли по реке Роси, — зовем мы их: «черные клобуки», потому что шапки черные носят. «Живите, мол, пользуйтесь! — сказал князь. — От половцев вести переимайте, все узнавайте, нам сообщайте. Защищайте нашу землю, как свою собственную!»
Жданко слушал внимательно все то, что говорил мастер из Канева.
— А я им не верю! — сказал Ждан.
— Верь не верь, а помощь они нам дают! Язык половецкий знают, лицом схожи — не таятся от них половцы, за своих принимают. Вот и привезли они нам вести, что неспокойно в степи. Я сам был в половецких становищах, товар — зеркала бронзовые — возил, ну и увидел, — правы «черные клобуки»: собираются снова в поход половцы!
— Не верю им, — еще раз упрямо повторил Ждан. — Лицами схожи с половцами, язык их понимают, не может быть того, чтоб свои со своими ссорились.
— Эге, малый, не смыслишь ты многого! Князья наши все ведь русские, а промеж себя свары и споры
Жданко только громко вздохнул, ничего не ответил.
Каневский мастер продолжал:
— А что со Всеславом, князем полоцким, сделали?!
— А что с ним сделали? — переспросил Жданко.
— А то, что Изяслав киевский с братьями заманил его обманом, а теперь сидит он в порубе — тюрьме.
Жданко глядел на говорившего и не отвечал. А тот неожиданно прервал свою речь и сказал:
— Я вижу, ты еще глуп — мало смыслишь; а вот подумай о моих словах и упреди своих, что шумно стало в степи…
Сказав это, мастер простился со Жданом и быстро ушел.
Жданко не успел поразмыслить о словах мастера по бронзе, как увидел подходившего к крыльцу отца своего, Петрилу.
— Батя! Родимый! — закричал Ждан; под впечатлением только что слышанного рассказа ему захотелось поделиться с отцом грозной новостью.
Но тут вслед за Петрилой подошли к дому Тудор и Миронег с Глебом.
«Ну что пугать раньше времени!» — подумал Ждан и замолчал.
— Что, сыночек, что ты хотел мне сказать?
— Да нет, ничего, опечалился я, — уезжаешь ты, батя; может быть, долго не свидимся!
— Ну что же делать, Жданко!
Петрило потупил голову, и Ждану стало стыдно, что он печалит и без того грустного отца, а Онцифор, прищурив глаза, сказал:
— Полно! Не с чужими остаешься. Тут все свои, будешь ты именитым мастером со временем. Василёв не за горами, не в чужом княжестве.
Жданко устыдился своей печали и перевел глаза на Глеба.
Жданко заметил, что Глебко был какой-то особенно радостный, весь начищенный, а на ногах мягкие сапоги из желтой кожи, с пуговками на боку.
— Это тебе тот кожемяка, у которого ты кожу покупаешь, сапоги сделал? — спросил Ждан и тотчас же испуганно оглянулся: может быть, он зря вымолвил такие слова, и Миронег сейчас начнет расспрашивать о кожемяке и узнает то, что тщательно скрывает от него Глебко. Но и у Глеба и у Миронега лица были спокойны. Ждан спросил тогда своего дружка:
— Ты что такой разряженный сегодня?
— У меня радость великая…
Уже зашли в хату, рассаживаются по местам. Онцифор предлагает Тудору первое место, а тот отнекивается, отказывается.
— Я ниже всех вас — холоп я…
— Ну, что ты, Тудор, — сказал ему Онцифор, — ты самый большой искусник среди нас.
— В этом-то вся его беда и есть, — заметил Миронег: — не будь он таким искусником, не польстился бы на него Гордята, не опутал бы его лукавыми сетями!
— Да что ты, брат! — возразил Онцифор. — Эта беда может с каждым случиться! Вот, скажем, к примеру, сидишь ты на княжеской земле, хлеб свой добываешь, лошаденку тянешь, семью свою кормишь, княжеского гнета как будто не чуешь, а вдруг князю втемяшится в голову подарить эту свою землю какому-нибудь дружиннику. А с землей вместе и ты очутишься под рукой у того дружинника и лишишься ты прежней воли, — захочет новый хозяин взять тебя к себе на двор…