В духе времени
Шрифт:
присмотревшись, он заскучал и несколько утратил жизнерадостный цвет лица.
Дело дошло до того, что в супружескую постель, где все было чересчур знакомо,
он ложился с чувством раба, садящегося за весло галеры. Но и это цветочки.
Унизительнее всего было то, что Нинка видела его насквозь, до самого донышка.
Что на сердце, что в голове. Иногда Ленька ощущал себя препарируемой
лягушкой под микроскопом какого-нибудь пытливого вейсманиста- морганиста.
Даже
Нинку не обманешь.
А однажды между ними состоялся примечательный разговор, который
раскрыл многое. Дело было после гостей, где Нинка против обыкновения крепко
выпила. Для нее и три рюмки считалось уже крепко.
Дома, устало бухнувшись на диван, Нинка сняла колготки и, обнаружив в них
дырку, ни с того, ни с сего вдруг вдохновилась на скандал:
– Чего это ты все вечер около Лариски крутился? Все медленные только с ней
танцевал… Хоть бы раз жену пригласил для приличия.
Ленька, который весь вечер обжимался с хозяйкой дома, вяло отвечал:
– Да просто сидела она рядом. Чего не пригласить-то, если все равно рядом
сидит. И вообще, как у тебя такое в голове? Она же жена Василия, а с Василием
мы сама знаешь какие друзья.
– Не надо мне лгать, Леопольд. Я устала от лжи. А твою кобелиную душонку
насквозь вижу. Учти, ты у меня давно под знаком вопроса стоишь.
– Чего ты видишь? Чего? – занервничал Ленька.
– Я тебе, Леопольд, не угрожаю – слишком много чести. Но запомни. Если ты
мне хоть с кем-то хоть один маленький разочек, то все…
– В каком смысле «все»?- Ленька насторожился.
– Все значит все. Импотентом станешь. Будет он у тебя за место краника, только
воду сливать. Ни одна больница не поможет.
Когда мужчине говорят такие вещи, настоящий мужчина бледнеет. Побледнел,
правда слегка, и Ленька. С кривой улыбкой он, как бы шутя, спросил:
– Все-то ты про меня знаешь. Может, и когда я умру, скажешь?
Нинка вдруг трезво и серьезно взглянула на Леньку, и сказала – Когда ты
умрешь, не знаю. А что умрешь от воды, это я знаю точно.
После этих Нинкиных слов атмосфера в комнате неуловимо изменилась и стало
слышно, как диктор по телевизору сказал: «В Прибалтике без осадков, от нуля до
трех градусов тепла». Они молча попили чай, посмотрели «Кинопанораму» и,
разоблачившись, легли спать. В эту ночь Ленька исполнял свой супружеский долг с
особой ненавистью. Нинка кричала.
Прошло полгода. Ленькина жизнь, обрастая нехорошими привычками из-за
портящегося характера, продолжала свой бег неизвестно куда. Во всяком случае, не
вперед. И Ленька
врала? В то, что он после первой же измены утратит свои мужские кондиции,
Ленька, честно говоря, не верил. Это она на пушку берет. А насчет воды – здесь дело
сложнее, потому что вода – понятие растяжимое. Здесь Ленька блуждал в догадках.
Можно утонуть, хотя он плавал не хуже Ихтиандра и свободно переныривал
местную речку Воробьиху. С другой стороны лед - тоже вода. Сосулька весной на
темечко упадет, и считай, умер от воды. Или где паром ошпарит – аналогичная
картина. Да и водка, которую сейчас продают - в сущности, та же вода. Свихнуться
можно от размышлений. Но такие настроения случались эпизодически, и у Леньки
это в принципе не болело. Он также, когда случалось, купался в Воробьихе, парился в
бане и пил не меньше прежнего.
Но как-то под осень Леньку послали на месяц с предприятия в степь. Строить
кошары. Там бригада из его РСУ работала, а Ленька при них шофером вместо
измотанного стремительным поносом от местной воды Полипчука.
Точка была глухая, и даже название какое-то несуразное и басмаческое Базар-
Чулан. Жил там один коренной житель – Кенжебай со своими двумя семьями,
человек добрый, но крайне ограниченный из-за отсутствия телевизора. А больше
никто не жил. Вернее не выживал. Белесая солончаковая степь со змеиными
тропами и перекати поле, скорпионы и зной, от которого не пьется водка. И вот,
посередине этой Невады стояли запыленные бригадные вагончики с кроватями и
носочным запахом внутри. Рядом тянулась электрическая линия из плохо
ошкуренных столбов с обвислыми проводами. В двух вагончиках жили шабашники с
прожженными кирзовыми лицами, в третьем помещалось что-то типа столовой. В
нем ночевала повариха по имени Оксана, единственное, что Леньке понравилось в
этих мрачных, пржевальских местах. Только из-за нее здесь стоило жить и работать.
Это была приятно полная хохлушка с серыми прохладными глазами и сенокосным
загаром, похожая на артистку Гундареву. По утрам, когда Оксана в спортивном
костюме, нагнувшись драила казан, вся бригада, собравшись у крылечка, задумчиво
курила. Каждый молчал о своем. С женщинами здесь было туго, а попросту говоря –
никак. По первой ребята пытались наставить рога местному жителю Кенжебаю, тем
более кто-то пустил глупый слух, будто у ихней нации это самое дело не вдоль, как у
всех женщин, а поперек. Каждому хотелось попробовать. Но незнание языка и