В духе времени
Шрифт:
это застывший нецензурный мат.
А раз он у меня спросил, чего я видела у какого-то там Феллини? А чего я у него
могла видеть там, если он передо мной не раздевался?
Он сразу чего-то к маме засобирался. Сказал, что через два дня вернется. Я
заплакала:
– А если не вернешься?
– Если, - говорит, - не вернусь, то прошу считать меня коммунистом.
С тех пор я коммунистов не люблю.
А потом я с одним черненьким познакомилась. Йогом оказался.
легко было. Сядет, бывало с утра в позу лотоса, так весь день лотосом и просидит.
Даже пахнуть начинает. Польешь его из леечки, вот и весь уход. Все было хорошо,
пока у нас с ним дело до постели не дошло. Я же не знала, что они, йоги эти, на
гвоздях спят и наждачной бумагой укрываются. Раз напильничком прошелся - и
постель готова. Я, конечно, стала использовать предохранительные средства. В
частности гвоздодер. Он меня упрашивает:
– Ну, хоть шурупы можно оставить?
Я говорю:
– Если только у тебя их в голове не хватает.
Обиделся он, принял на прощание позу змеи, взял постель подмышку и ушел.
В общем, не везет мне. Особенно последние 30 лет, как родилась. А почему? Ведь
я не путана какая-нибудь. Хотя и много в жизни напутала. Подруги говорят:
«Простая ты, Нинка, мужикам веришь. Ты людям лучше верь».
А как не верить? Может, окажется среди них мой Принц, а я не поверю. Не
обязательно красивый, главное, чтоб хороший.
ПОДРУЧНЫМИ СРЕДСТВАМИ
Гусев допил пиво и облизал усы. Приятная переполненность желудка. А теперь
диван – по телевизору начиналось кино. С перестрелками, мордобоем, погонями
и другими излишествами, освежающими нервы. Американское кино. Гусев, лежа
на диване, наблюдал за перипетиями быстрых событий и сочувствовал главному
герою – хорошему парню из аризонской глубинки. Во время рекламы два раза
бегал в туалет. Это - единственный недостаток пива. Наконец, хороший парень из
глубинки отомстил по телевизору всем, кто ему насолил, зачехлил револьвер,
поцеловал на фоне готовых простыней спасенную миллионершу и фильм
закончился. Пора было на боковую, тем более завтра в шесть.
Гусев, вспоминая красивую миллионершу, сделал «люблю» жене Зине и
отключился до утра. А ночью ему приснился сон. Будто вместо хорошего парня из
телевизора он – Гусев и тоже мстит всем, кто ему насолил. Мстит с помощью
подручных средств – автомата Калашникова, веревки, гранаты-лимонки и топора
«а ля Раскольников!».
Первым делом он, конечно, застрелил начальника цеха Цурюпу – за его
жлобство, стукачество и трезвый образ
ползал на коленях, плакал как баба и вообще показал себя с плохой стороны.
Повесил Гусев также своего директора Сверчкова Степана Ильича, чтобы воздух
на земле был чище. Вешал не торопясь, с перекурами, а коттедж директорский
сжег. Потом он оттяпал голову сержанту Кирочке (фамилия такая), который
гноил его в армии. Голова сержанта в пилотке на оттопыренных ушах лежала на
тумбочке, хлопала рыжими ресницами и извинялась. Но обратно ее уже не
пришьешь. Убил он также тещу, Саньку Губина, который увел у него невесту, тех
прыщавых подростков, снявших прошлой зимой с него пальто и шапку, и соседа
по даче Манько, который украл у него полсотки посредством переноса межи.
Последней, так сказать, на десерт, он задушил свою единоутробную жену Зину.
За город Сочи, за ее норковую шапку, оплаченную геморроем Гусева, за того
грузина с цветами и вообще в целях профилактики.
Покончив с женой, Гусев наконец проснулся. За окошком начинался рассвет.
Рядом мерно дышала Зина. «Эх, надо было гранатой» – посмотрев не нее, подумал
Гусев и пошел ставить чайник.
ВО МРАКЕ МОЛНИИ ЛЕТАЛИ
У Леньки Недопекина жена была ведьмой
– Ну и что? – осведомленно скажете вы. – Эка невидаль. Подобное явление
повсеместное, куда не плюнь. Взять хотя бы мою…
И ошибетесь. Другое тут. Дело в том, что супруга Леньки была самой
настоящей, можно сказать, потомственной ведьмой в наипрямейшем смысле
этого слова. Бабка-покойница, та еще штучка, ремесло ей свое передала,
рецептам кой- каким научила. Правда, саму бабку Ленька, Слава Богу, не застал,
но слышал о ней многое. В основном легендарное и отчасти героическое. Как ее
однажды сильно побили оглоблями, когда на Ивана Купалу вся деревня начисто
сгорела, кроме ее двора Или как она с точностью до одного дня предсказала
снятие Хрущева. Умирала бабка, говорят, морально очень тяжело. Все никак ей
Бог смерти не давал. Набуровила потому что до хрена, как считал Ленька. За ней
ведь не только пожар, но и другие поступки, в виде подлянок, числились. Долго
можно рассказывать. То местный поп себе гарем с персидским развратом из
пожилых прихожан устроит. То на плодородные колхозные поля неурожай
ляжет. И ладно там на год-другой, так нет же, на все девять пятилеток. И колхоз
по этой причине, как любил говорить его пятый и последний председатель: