В движении вечном
Шрифт:
Ведь даже когда просто решаешь задачу у доски, как колоссально значит один только взгляд наставника, светлый, приветливый взгляд! Как колоссально значит лишь настрой на благо, просто искренний позыв услышать хороший ответ. Легкий кивок, ободряющая улыбка, нужное слово с мельчайшим налетом подсказки -- как эликсир живительный, как мозговой ускоритель, как источник неисчерпаемый подлинного вдохновения.
Но Кругловой достаточно было невзлюбить.
За что?
Пожалуй, здесь всегда заключалась наибольшая загадка. Но ей достаточно было только невзлюбить, и тогда она только давила.
Вот
Но:
– - Са-а-вершенно неверно! -- восклицает нежданно она.
И тот час, как холодом, где-то внутри:
– - Как, н-ну и... где?
Обрывается где-то внутри, и ты теперь лихорадочно ищешь, вглядываешься пристально в ровные рядки математических формул. Ты лихорадочно ищешь, где?.. И где же она, та оплошность?
Та-ак, вроде... Вроде, полный порядок в основе. Может... а может просто механику вляпил, описка случайная?
Ты ищешь и дальше волнительно, однако теперь не спеша, с медлительной скрупулезностью перебирая каждый значок, каждую цифру. Ты опять не находишь, и теперь ты недоумеваешь еще более, и вся остальная аудитория вместе с тобой, другие ребята переглядываются и пожимают плечами... И лишь единственно давленный гнутый крючок, прислонившись нескладно к столу, взирает с торжествующей улыбкой, свинцово морщиня сухощавое личико, словно смакуя тем самым всеобщее недоумение.
– - Са-а-вершенно неверно! -- гвоздает безжалостно снова и снова.
Однако... однако.
В конце-то концов, где же ошибка?
Это теперь даже не просто интересно, это теперь интригует... И вот! -- наконец-то приходит время открыть этот ларчик.
– - Функцию как обозначили?
Ты называешь в ответ знакомую литеру греческого алфавита. Называешь по-прежнему в недоумении, мол, ну и что?.. И что такого, ну вот так. Пускай себе и так, и разве здесь принципы?
– - А надо вот так! -- грохочет всевластно, неоспоримо в ответ, и тотчас следует непостижимая отметка в журнал.
– - Соответствующие обозначения как таблицу умножения следует знать... Са-а-вершенно неверно!
5
С другой стороны
Из предыдущих картинок и характеристик, казалось бы, можно сделать однозначный вывод. Круглова Людмила Петровна есть человек "злой", причем близко к крайним в этом смысле проявлениям. Читая предыдущее в юном возрасте, мы наверняка так бы и определили. Но вот к достаточно зрелому возрасту постепенно приходишь, как порой непросто в этом мире с сиюминутными оценками, и то, что выглядит простым и однозначным, при стечении иных жизненных обстоятельств может вдруг обернуться совершенно противоположным.
Когда-то был закадычный друг у отца Игната. Частенько
Разумом тогда Игнату казалось, что нет в мире человека добрее Валерия Степаныча. Внешне тогда тот виделся низеньким, крепко сбитым здоровячком с будто раз и навсегда одетой на лицо добродушной улыбкой. Улыбка эта раз за разом расплывалась вширь да маслянистых, сузившихся в щелочки глаз, переходя то и дело в коротенький частый смешок.
Вне разума Игната никогда по-детски не "тянуло" к этому человеку. Да и тот никогда не заговаривал с ним между прочим, как это непременно случается, когда заговаривают с детьми просто любящие детей взрослые. Несмотря на всегдашнюю маслянистую улыбку, чисто интуитивно, душой Игнат всегда ощущал непреодолимую дистанцию, но, тем не менее, разумом ему казалось, что в мире нет человека добрее Валерия Степаныча.
Какое семейство без ссоры?
Случалось такое и у отца с матерью. Переживая, может быть, еще больнее, Игнат тогда даже завидовал сыну этого человека, своему ровеснику. Игнату казалось, что в семействе человека с такой всегдашней добродушной улыбкой раздоры просто невозможны.
Но вот случилась одна из бесчисленных по жизни классических вариаций на тему двух гоголевских "иванов". Аналогично повздорив по мелочи, прежние друзья разошлись и разошлись навсегда. Больше Игнат никогда не видел дома среди гостей Валерия Степаныча.
Дома не видел, однако тот был школьным учителем, и, начиная с восьмого, преподавал у них в классе. Теперь Игнат снова наблюдал этого человека, наблюдал на уроках почти ежедневно, однако теперь даже и представить невозможно было прежнее. Невозможно было даже представить, что это тот самый Валерий Степаныч, тот самый, в расплывчатых маслянистых глазках, круглолицый добрячок со всегдашней улыбкой.
Впрочем, ранее мы не раз упоминали по сюжетной необходимости этого человека. Школьное прозвище у учителя Валерия Степаныча было "Дикий".
Подобно и Круглова Галина Петровна вне всевластного преподавательского статуса вполне могла показаться совершенно другим человеком, ведь подобные метаморфозы есть проза житейская. Вот, кажется, по жизни милейший, добрейшей души человек, когда вне обязательств взаимных, а попади к нему в лапки.... Узнаешь.
И Игнат знал!
Он знал, знал, каким совершенно другим человеком могла быть Людмила Петровна с другой стороны. Знали это и многие другие его приятели в группе, нынче точно также сачки и двоечники.
* * *
Где-то к началу третьего месяца учебы пришло ясное понимание, что дальше так тянуть нельзя. Грозовые тучи текущих реалий нависали все гуще, неотвратимей. Лавинный безудержный поток новой информации давно превратился в неподъемную тяжесть, и просвета малейшего не ожидалось никак. Наоборот, крепло осознание того, что к началу сессии положение лишь ухудшится, хоть это уже и не имело никакого значения, как не имеет никакого значения количество лишних блинов для штангиста на неподъемный снаряд.