В дыму войны
Шрифт:
Сестра принесла ему томик Мопассана в русском переводе.
Борисов раскрывает книгу и читает.
А через полчаса он, одержимый невиданным приступом патриотизма, мечется на койке и изрыгает цензурные проклятья вперемежку с нецензурными.
– Черт знает что такое печатают! Я удивляюсь, господа, почему не запретят этой мерзкой книжки? Что смотрит государь? Где у нас в конце концов цензура?
– В чем дело, Борисов? Объясните? – громко просит нервный ротмистр с сабельным шрамом на подбородке.
Борисов выразительно читает:
«Драться? Резаться?
И удивительнее всего то, что народ не восстает против правительства, что все общество не возмущается при слове «война»! Военные – бичи мира! Так вот, если уж правительства пользуются привилегией распоряжаться смертью народов, нет ничего удивительного в том, что народы иногда захватывают право распоряжаться смертью правительства.
Почему бы не призвать правительство на суд после каждого объявления войны?
Если бы народ не позволил бессмысленно убивать себя, если бы он употребил оружие против них, которые дали ему его для убийства, в тот же день война умерла бы».
Борисов обводит всех недоуменно – вопрошающим взглядом и сердито хлопает книгой о стол. Зазвенел и подпрыгнул на столике стакан.
Офицеры смущенно молчат.
– Да, книжица, кажись, тово… – неуверенно бурчит кто-то из угла.
Подпоручик Кутепов подбегает к столику, берет злополучный томик в руки, раскрывает и, перелистав несколько страниц, кричит:
– Внимание, господа! Вы только послушайте, что он здесь пишет:
«Землетрясения, погребающие население под развалинами домов, разбушевавшаяся река, уносящая утонувших крестьян вместе с тушами быков и бревнами от размытых строений, победоносное войско, которое избивает всех, кто защищается, уводя в плен остальных, грабит именем сабли или славит бога пушечной пальбой – все это страшные бичи, разрушающие всякую веру в высшую справедливость, в провидение и в человеческий разум, ту веру, которую нам с детства стараются внушать».
Кутепов закончил. Опять все шумят, торопясь высказать свои мысли, вызванные книгой.
И, заглушая шум всех голосов, Борисов ругает Мопассана непотребными словами, часто вспоминая мать великого писателя, которая едва ли была причастна к разбираемой книге.
Слева от моей койки поднимается на локтях обычно молчавший штабс-капитан Измайлов. Волнуясь, говорит:
– Как можно ошибаться, господа! Я, например, до сих пор считал Мопассана приличным писателем, а он оказался…
– Это явный социализм, анархизм, подстрекательство! – замечает кто-то.
– А представьте себе, господа, вдруг эта книжка попадет нижним чинам, – ворочая кровяными глазами, кричит Борисов. – Что тогда будет? А?
Штабс-капитан Измайлов успокаивает.
– Успокойтесь, господа! Это ведь не про нас писано, это про немцев.
Замечание вызывает новый взрыв реплик,
Книжка идет по рукам. Шелестят крамольные страницы.
Слово берет подпоручик Кутепов.
– В том-то и дело, господа, что Мопассан говорит здесь не о немцах и не о французах даже, а вообще… Значит, и нас в некотором роде касается как будто.
– Нижние чины, если и прочтут эту книжку, все равно ничего не поймут, – вставляет штабс-капитан Измайлов.
– Ну, не скажите, – протестует Борисов. – Они только притворяются перед нами идиотами, а когда что в их пользу, так они, если не умом, нутром отгадают.
Среди нижних чинов, брат, такие фрукты попадаются, что больше нас с вами знают. У меня, например, в роте был один сукин сын, так он всех философов знал наизусть. Вот тебе и нижний чин!
Борисов предлагает сочинить и подать по начальству коллективный рапорт с просьбой об изъятии Мопассана из обращения, «хотя бы на время войны».
Одни соглашаются. Другие возражают.
Как никак Мопассан все же классик и европейская величина… Будь это наш отечественный автор в роде Лажечникова или Загоскина – тогда бы иное дело. Скандал может получиться.
Тупоумие и черносотенство проявляются здесь в неприкрытой форме.
Эвакуация в Киев. Наша палата едет почти в полном составе. Фельдшера, объявившего радостную весть, хотели качать.
Киев. Вокзал.
Нас в вагоне приветствует представитель какой-то киевской «патриотической» организации. Жмет руки, угощает душистыми папиросами.
Расспрашивали про город.
Киев утопает в буйно разметавшейся зелени садов.
С повышенным любопытством въезжаю в это прославленное гнездо монархистов и черносотенцев. Киев – резиденция многих Рюриковичей и новоиспеченных аристократов.
Везут с вокзала на извозчиках. Приличные лакированные пролетки. Резиновые шины мягко скользят по ровной чистенькой мостовой, на рессорах покачивает точно в лодке.
Тело охватывает приятная истома.
Больше года не ездил на извозчиках, и мне кажется, что наш возница слишком быстро гонит и непременно вышибет на повороте. Но все проходит благополучно.
Сопровождающий нас санитар с возмущением рассказывает:
– Извозчики здесь ужасно бессознательные. Не хочут раненых возить с вокзала…
Нас это заинтересовывает.
– Что же, они у вас против войны? Социалисты левого толка? – улыбаясь, спрашивает мой сосед по пролетке. – Или сектанты?
– Какое, – машет рукой словоохотливый санитар. – Они у нас просто сволочь. Есть предписание – возить раненых бесплатно, а они не хочут. Когда приходит санитарный поезд, ревет сирена. Это сигнал всем извозчикам ехать немедленно на вокзал в распоряжение начальника эвакуационного пункта… А они, как только заслышут сирену – все в рассыпную: кто домой, кто подальше от центра в глухой переулок. Говоришь ведь им, что для Отечества стараться надо, да рази они пекутся об Отечестве! С полицейскими сегодня собирали, чтобы вас везти. Чистая беда с ними, с иродами…