В дыму войны
Шрифт:
– Что вы, панна Зося? Помилуйте. Как вам не стыдно подозревать меня в подобном донжуанстве… Вот в наказание за это я вас поцелую…
Он притягивает ее к себе, звонко чмокая и сопя, целует долгим поцелуем.
Тьма накрывает их тела.
Разговор смолк.
Я поднимаюсь с земли и направляюсь к калитке.
Навстречу мне идет еще пара «влюбленных».
Они подозрительно оглядывают меня и, плотно прижавшись друг к другу, точно скованные цепями каторжника, проходят в глубь сада.
В темных прогалах деревьев уже
Чист и прозрачен молочный воздух, освободившийся от удушливого зноя и крепко пропитанный запахом цветущих яблонь.
В синем полотне неба встревоженно курлыкают журавли. Я иду спать.
В хату вбегает вестовой ротного и радостно кричит:
– Братцы! Война скоро закончится!
Все встрепенулись, как на пружинах.
– Кто сказал?
– Откуда знаешь?
Распуская сияние улыбки по своему лунообразному лицу, вестовой продолжает:
– Кыргызья пригнали сюда, окопы рыть будут, лес таскать; русского народу не хватат больше, некого брать в деревнях, все года забраты. Ясно, войне конец.
Разочарованно машем рукой и идем на улицу смотреть «кыргызье».
К нам действительно пригнали на окопные работы подданных из среднеазиатской России.
Солдаты обступили «восточных человеков» и оживленно разговаривают при помощи языка и мимики.
Важный толстый сарт, опустившись на коленки и подобрав полы длинного цветного халата, мочится. Солдаты, глядя на него, надрываются от хохота:
– Не умеешь по-русски, Абзей?
«Восточные человеки» степенно оглядывают солдат ленивыми грустными глазами.
Какой-то «прапорщик юный» из пятнадцатой роты поссорился из-за женщины с проезжим ротмистром Н-ского кавалерийского полка и вызвал его на дуэль.
Дуэль состоялась за околицей. Стреляли из наганов на расстоянии двадцати шагов. Дама сердца, послужившая яблоком раздора между двумя воинами, присутствовала тут же.
Прапорщик первым выстрелом убил ротмистра наповал.
Ротмистр, оказывается, был заслуженным боевым офицером. Дважды ранен в боях и ни разу не эвакуировался далее дивизионного госпиталя. Награжден «Владимиром».
Теперь вопрос о дуэли дебатируется в каждой роте.
Угреватый поручик в синем френче убеждает капитана Хрущев:
– Раз вышла ссора – дуэль была необходима.
– К черту дуэль, – резко кричит обычно спокойный Хрущов. – Вызовет меня какой-нибудь дурак, мальчишка, которому просто ж… выдрать ремнем нужно, а я, чтобы не показаться трусом, должен с ним стреляться. Благодарю покорно! К черту дикарей! К черту дикарскую мораль, согласно которой из-за бабьей юбки убивают на дуэли лучшего офицера.
Командир полка собрал всех вольноопределяющихся и тоном, не допускающим возражений, угрюмо сказал:
– Ну, господа, довольно вам дурака валять. Все вы, имея среднее
Нашей родине предстоит еще много тяжких испытаний. Требуется неимоверное напряжение и строжайшая экономия всех живых сил, культурных сил в особенности.
У нас не хватает старшего и младшего командного состава. На время зимнего стояния мы решили открыть при полках фронтовые учебные команды.
Всех вас я назначаю в нашу учебную команду в качестве курсантов. Срок обучения – пять месяцев.
Мы грустно переглядываемся. Многим эта перспектива не улыбалась.
Сделав передышку, генерал закончил:
– Надеюсь, господа, что из вас выйдут отличные боевые унтер-офицеры. Желаю вам успеха. Можете идти.
И вот мы в команде. Граве, Анчишкин, Воронцов и вся остальная братия.
Стоим в деревеньке на расстоянии десятка верст от полка.
Дисциплина в команде такая же, как в запасных батальонах петроградского гарнизона.
Взводный Трофимчук, зачисляя меня в свой список, счел долгом прочесть нотацию. Ввел в «курс».
– У меня, брат, забудь, что ты есть вольнопер. У меня здеся все равны. Буду тебе гонять, дондеже песок не посыпется. А ежели проштрафишься, непокорность проявлять будешь – изобью шомполом. Изобью – и жаловаться тебе некуда: здесь не Петроград.
Два года с лишним войны, и ничему не научились. Консерватизм и рутина не сдвинулись ни на йоту.
В команде бездушная муштра, зубрежка, зуботычины. И ни одного живого, дельного слова.
Взводные на строевых занятиях ходят со стеками или с шомполами.
Бьют солдат походя.
На уроках словесности в низеньких хатах, где неудобно оперировать шомполом, дерут за уши.
Философия у взводных замечательная:
– Нас еще не так драли.
Это же самое, помнится, слышал я в Петрограде.
Месяц, как я в команде, и, откровенно говоря, ничему не научился. Наоборот, чувствую, что поглупел.
И как эта армия еще держится? Чем она жива? Неужели одним мордобоем?
Циркулируют упорные слухи о разрыве дипломатических сношений между Американскими Соединенными Штатами и Германией.
Офицеры и рядовые стрелки возлагают на Америку надежды.
Денщик взводного Платошка вчера ораторствовал:
– Как только Америка подымется, немцам каюк! Сразу войне конец и нам всем бессрочный отпуск по домам.
– Ну, ты не ври, добрый молодец, – подзадорил Платошку добродушный парень с пепельными волосами.
– Чего не ври! Американцы, как господа офицеры сказывают, богатеющий народ в мире. Всех богаче. Опять же техника у них. В песок сотрут. Это не то, что наша армия – на трех стрелков одна винтовка. Жди, когда товарища твоего убьют, а пока иди в атаку с саперной лопаточкой.