В эфире 'Северок'
Шрифт:
– Он у вас молодец. Воюет хорошо, - рассказывал Леня.
– Здорово бьет фрицев. Так что вы за него не беспокойтесь.
– И я хотела уйти в лес, просила мужа взять с собой. Не захотел! С детьми, говорит, будь, - вздохнула молодуха.
– Воевать - не женское дело, - сказал Леня.
– Оно и лучше, что не взял. Партизанская жизнь суровая.
– А как же другие женщины воюют? Им что, легко?
– Не переживайте. Уже недолго фашистам осталось здесь хозяйничать!
– Дай бы бог скорее, - прошептала хозяйка. Она перекрестилась,
Та вскочила, поклонилась нам и проворно выскользнула во двор. Не успели мы позавтракать, как девочка вбежала в комнату, и еще с порога крикнула:
– Идут! К нам они идут!
– Ой, миленькие, собирайтесь скорее, - засуетилась хозяйка.
– Надюша, помоги ребятам...
– И принялась убирать посуду со стола.
Нас провели в сарай. Там стояла корова, спокойно пережевывая жвачку. Хозяйка оттолкнула ее в сторону .и открыла лаз в подвал.
– Спускайтесь, миленькие, и сохрани вас бог, - прошептала она. Извиняйте...
– И опустила за нами люк.
В подвале было темно и сыро. В одном углу в щелку едва заметно просачивался свет. Сели мы на солому, приготовили на всякий случай оружие и стали прислушиваться к каждому шороху наверху.
Полицаи грубо спрашивали у хозяйки, не прячутся ли у них "красные бандиты".
– Бог миловал... Бог миловал...
– отвечала та.
– Проверим!
– А то как же? Проверяйте! Возражений не имеем, - тараторила хозяйка.
– На то вы и поставлены.
– Раскудахталась... А тебе известно, старая, что будет, если найдем?
– Как же, знаем. Все знаем.
– Ох, гляди, старая! Худо будет...
Полицаи зашли в сарай. Сейчас они откроют люк... Но те, видимо, ничего подозрительного не увидели. К тому же над нашей головой по-прежнему стояла корова и все так же спокойно пережевывала жвачку.
Сидел я в подвале и думал не о полицейских, нет, а о хозяйке, о ее поступке. Ведь она рисковала и жизнью близких, и своей собственной ради нашего спасения. Как мне жаль, что я не помню ее фамилии!
Десятилетняя девочка с братишкой весь день играли во дворе и наблюдали за улицей. И всякий раз девочка сообщала матери о появлении полицаев, а хозяйка, в свою очередь, предупреждала нас. Три раза приходили полицаи, и все безрезультатно.
Вечером мы выбрались из подвала. Наскоро поужинали, поблагодарили за все и отправились в путь. По словам Лени, мы должны ночью пересечь железнодорожное полотно и двигаться вдоль дороги к Керчи. Так безопасней, и за дорогой наблюдать можно.
Подошли к путям, хотели перейти, но нас обстреляли: усиленная охрана на всякий шорох открывала беспорядочную стрельбу. В нескольких местах пытались мы перейти железную дорогу, и все безуспешно: в нас стреляли.
Пока искали проход, ночь истаяла, и на востоке заполыхала заря. Удивительно быстро светлело.
Нам надо было где-то укрыться. Но кругом степь. И Леня вспомнил, как однажды ему приходилось
Наконец Леня отыскал ее, и мы забрались внутрь. Во второй половине дня услышали, как по дороге над нами проехала подвода, затем кто-то прошел, разговаривая. Время тянулось так медленно, что казалось, минул не день, а целая вечность.
Днем сильно припекало солнце, и задержавшийся снег стаял. Уровень воды в реке поднялся, и нас начало подтапливать. Я первый почувствовал, как по спине потекла студеная обжигающая вода. Судорога сводила озябшие мокрые ноги и руки.
Но я терпел и больше всего боялся, чтобы вода не просочилась к батареям и в рацию, хотя они были в прорезиненных чехлах.
Наконец в нишу заглянули сумерки. Я осторожно выбрался наружу, осмотрелся. Кругом тихо. Вылез и Леня.
Мы были грязные, мокрые, а обсушиться негде, и костер нельзя разжечь. Решили, не теряя времени, двигаться дальше. Попытались в одном месте приблизиться к железной дороге, но тут же услышали: "Хальт!" и вслед окрику - стрельбу.
– Давайте попробуем перейти железку через переезд, - предложил Леня. Мы однажды переходили! Переезд не охраняется.
– Что ж, рискнем, - согласился я.
И мы двинулись. А вскоре впереди залаяла собака, показались дома, в некоторых окнах мерцал огонек.
– Сейчас будет переезд, - шепнул Леня. Я на всякий случай приготовил гранату, вытащил из кобуры пистолет.
Идем по дороге. Справа и слева дома. Наконец перешли железную дорогу, впереди засветлело поле. Свернули в сторону и быстро зашагали по степи. Под ногами звонко потрескивал ледок. Но мы уже не обращали на это внимание: шли и шли. Верхняя одежда наша шелестела, как пересушенная бумага, - мороз сковал ее.
Вдруг Леня остановился, увидев какие-то таблички. Я осторожно посветил карманным фонариком на одну из них. На ней было написано: "Минен". Другая указывала объезд. Давно не езженная, заросшая бурьяном грунтовая дорога проходила через минное поле. Справа и слева темнело несколько подорванных танков.
На востоке занималась заря. Тихая, зябкая, погасившая густую звездную россыпь, она разлилась в полнеба. Все отчетливей вырисовывались разбросанные по полю танки.
– Где же мы укроемся?
– Давайте заберемся в какой-нибудь.
– Пожалуй, верно говоришь...
– И я осторожно шагнул к ближнему танку.
Залезли мы внутрь. Мокрая одежда на нас распарилась от ходьбы, и клонило ко сну. Но спать нам было нельзя. А тут еще меня томило какое-то предчувствие...
– Знаешь, Леня, давай уйдем отсюда! Чует мое сердце что-то неладное.
– Но куда же мы пойдем? Кругом степь, а тут вот минное поле...
– По нему и пойдем!
Леня с удивлением уставился на меня.