В эфире 'Северок'
Шрифт:
– А как же мы будем без рации?
– спросил недоуменно.
– Видимо, и о вас позаботятся.
– Нет, тут что-то не так, - засомневался Котельников и набросал текст радиограммы в штаб фронта.
Ответ был получен в следующем сеансе связи. В нем говорилось, что сложившаяся обстановка требует немедленной посылки рации в район Аджимушкая, а в бригаду будет направлен другой радист. Подписи Василевский, Ворошилов.
На этот раз у Котельникова не было сомнений. Он воспринял радиограмму как
Комиссар бригады Сергей Иосифович Черкез рассказывал о партизанах Аджимушкая, среди которых ему довелось находиться в сорок первом году, о Керчи. Тогда он был комиссаром отряда имени Ленина, а командиром - Майоров. Черкез хорошо знал, где можно укрыться, откуда вести наблюдение за противником...
Вечером мы долго сидели с Сергеем Иосифовичем. И он снова и снова рассказывал мне, как лучше пройти в район Аджимушкая. Даже нарисовал схему с ориентирами. Я все запомнил: никаких записей у меня не должно было быть.
* * *
Начались сборы. Завтра, 25 марта 1944 года, я должен отправиться в путь. День в день, два года назад, меня выбросили на парашюте к партизанам. Мне почему-то вспомнилось, как провожали нас в Краснодаре на аэродром... Как после десантирования бродил по лесу, проваливаясь в сугробы... Все вдруг вспомнилось!
Мне выделили проводника. Это был совсем еще молодой белобрысый паренек, Леня Белоусов. Он, житель Ленинского района, куда относился Аджимушкай, не раз бывал в каменоломнях, играл там с мальчишками. Лене в то время было лет восемнадцать, не больше.
Лицо нежное, как у девушки. В светло-голубых глазах постоянно таилась скрытая грусть. За время нашего похода по тылам врага я не слышал от него ни намека на усталость, на мучительный голод. Он все переносил молча.
Вышли мы из лагеря в два часа дня. Солнце то показывалось между туч и ярко светило, то едва проглядывало сквозь серую дымку. Пахло березовым соком, хвоей...
Провожали нас Кузнецов, Котельников и Черкез. По дороге Сергей Иосифович еще раз напомнил, как лучше пройти к Керчи, в район Аджимушкая. В километре от лагеря остановились, попрощались.
– Счастливого пути!
– пожав нам руки, сказал Котельников.
– Скорее возвращайтесь!
– Ему, видимо, было жаль меня: двадцать месяцев вместе...
Через три с лишним часа мы уже были в километре от города Старый Крым. Укрылись в лесу, на высотке, поджидая вечер. Нам хорошо был виден город, дорога, идущая на Феодосию. На улицах Старого Крыма машины, танки, бронетранспортеры, солдаты. В южной части, на пустоши, виднеется до десятка танков, грузовиков. По шоссейной дороге в сторону Керчи тянутся фургоны, бронетранспортеры, крытые машины.
Мне предписывалось на своем пути вести наблюдение за противником и передавать сведения разведотделу фронта.
Перед вечером я раскинул антенну и связался с Большой землей: сообщил штабу фронта о Старом Крыме, о передвижении войск по дороге. А также сообщил, что нахожусь в пути.
Наступили сумерки. До нас все реже и реже стали доноситься рев и гул моторов на дороге. Низиной подошли вплотную к шоссе, осмотрелись и быстро перебежали дорогу. Леня шел впереди, я за ним. Ночь была темная, туманная...
– Как думаешь, до утра дойдем до Ново-Покровки?
– спросил я парнишку.
– Должны, - ответил он.
– С подрывниками доходили до этой деревни.
Более тридцати километров за ночь... Это не так уж много, если идти по хорошей дороге, по прямой, не петляя, не обходя деревни, как придется нам. Я прикинул: до утра остается восемь часов, и мы должны успеть до рассвета войти в Ново-Покровку. Там живет семья партизана - наша надежда.
Ночью сгустился туман, потянуло морозцем, лужи сковало ледком. Путь наш осложнялся. Мы брели, а под ногами предательски звонко ломался лед. Мы часто останавливались, прислушивались, не сбились ли с пути.
– Не заблудимся?
– с тревогой спросил я Леню. Он посмотрел, посмотрел по сторонам и спокойно ответил:
– Пока идем правильно.
Стоял густой туман, и мы покрывались инеем: он оседал на бровях, на ресницах. Пытались смахивать его, но буквально через полчаса глаза опять были залеплены.
37
К Ново-Покровке подошли на рассвете. Пока прислушивались и разглядывали сквозь дымку тумана два крайних дома, на востоке становилось все светлее и светлее: день входил в свои права.
Залегли в бурьяне метров за сто от домов. По рассказам Лени, в одном из них должна жить семья партизана нашей бригады. Лежим, зорко оглядываем двор, соседей. Но долго находиться здесь нельзя - могут обнаружить.
– Да, это и есть тот дом, - шепнул мне Леня и кошкой метнулся к сараю.
Через минуту-другую к нему подошла пожилая женщина в накинутом наспех платке. Леня перебросился с ней несколькими словами, и женщина быстро вернулась в дом. А Леня позвал меня.
– Ну что?
– Я подполз к нему.
– Сейчас развесит белье, чтобы с улицы не было видно, и позовет нас, ответил парнишка.
И вот мы в теплой комнате. Хозяйка встретила нас как давно знакомых или близких людей: расцеловала, усадила за стол. Морщины обильно избороздили ее лицо, виски отметила густая седина. Женщина суетилась, гремела чугунками, расспрашивала о сыне.
Возле печи, на нарах, застланных какой-то тряпкой, лежали ребятишки. Из-за ситцевой шторы вышла русоволосая молодуха: невестка хозяйки. Поздоровалась, начала расспрашивать о муже.