В этот раз в следующем году
Шрифт:
Она была у них дома вместе с бабулей и знала, что декор у Диллона был не совсем типичным. Грубым, да.
Удобным, определенно. Но простота в вещах была обманчива.
И она никак не могла понять, выбрал ли он эти детали в стремлении соответствовать окружению. Или интерьер отражал его сущность, дом отображал человека, который добровольно пошел на службу в те места, где его жизнь была подвержена риску, как и жизнь его пациентов.
Его тяжелые шаги прозвучали ближе. Бутылка темного пива появилась у неё из-за плеча. Она
— Спасибо.
Он уложил своё длинное тело на другом конце дивана и вытянул ноги, скрестив их в лодыжках.
— Я уверен, что это не то, что ты обычно пьешь, но думаю, оно своё дело сделает.
— Предписание врача? Крепкое пиво перед сном и зайдешь проведать меня утром?
— Что-то в этом роде.
Он улыбался, когда поднес бутылку ко рту, а глаза были полу прикрыты темными ресницами, когда он смотрел на огонь.
Она стала изучать его лицо, щетину, покрывающую подбородок, коротко подстриженные темно-каштановые волосы, хотя они все равно были длинноваты, чтобы их не было видно из-под шляпы. Гладкая кожа виднелась в расстегнутом вороте рубашки. Пряжка ремня лежала ровно на животе. Его… джинсы.
Она отвела взгляд в сторону, на огонь. Бренне хотелось послушать его рассказы о войне. Годами об этом рассказывали в новостях, звучали рассказы о погибших солдатах, о спасенных людях, о подвигах, о жертвах. Человек возле нее был героем. Неважно, из-за чего он вернулся домой, ей достаточно было того, что она уже знала.
Но она также знала, что нельзя было спрашивать. Донота не упоминала о нём по какой-то причине, и Бренна была уверена, что это было связано с уважением к его личной жизни. Неважно, по его собственной просьбе или из-за ее порядочности, только бабушка могла дать ответ.
Бренна выбрала более безопасную тему для разговора.
— Ты практикуешь здесь? В горах?
— Что-то вроде того, — сказал он после очередного большого глотка пива.
— У меня нет тут регулярных записей, но есть клиника. На заднем дворе, она принадлежала отцу. Поскольку она уже была построена, я переделал ее.
Интересно.
— И люди просто приходят?
— Они обычно сперва звонят, но в общем да. Я делаю объезд по утрам, затем обычно провожу остаток дня здесь.
— Что ты делаешь?
До этого он ни разу не поворачивал голову, но теперь все же взглянул на неё.
— Это личное, не находишь?
Её щеки покрылись румянцем, как будто час просила на жаре.
— Извини. Это не то, что я хотела спросить. Я имела в виду…
— Если я не на службе, у меня нет семьи и нет постоянных часов приема в клинике, чем же я занимаюсь все свободное время, да?
Она отпила из своей бутылки, осознавая, во-первых, что он просек её намерения абсолютно верно, а во-вторых, насколько любознательной она была.
— Да. Об этом.
Он засмеялся, глубоким грудным
— Я нахожу себе занятие, — ответил он и это вывело ее их похотливых мыслей. — У меня есть большой участок земли, на котором нужно работать, и редко выпадает день, чтобы никто не пришел в клинику. Также мне нужно ездить в город за результатами анализов, которые не могу сделать сам. И все такое.
— Тебе тут кто-нибудь помогает? Медсестра или фельдшер?
— Только я работаю с пациентами, хотя жена одного из моих постоянных посетителей ведет бухгалтерский учет и помогает мне с бумажной работой.
Очень замечательно.
— Звучит так, словно ты можешь преподать урок о натуральном обмене.
— Мне это подходит. Но не всем.
Не подходит для тех, кому нужны деньги. В которых, как она поняла, он не нуждался.
— Ты упоминал объезды. Очевидно, что не в больнице.
— На горе, — он снова искоса взглянул на нее.
— И провожу за этим делом большую часть времени, которое тебя так интересовало.
— У тебя так много пациентов?
— Дело не в количестве пациентов, а самих объездах.
— Как это?
Он замялся на минуту, наверное, жалея о том, что спас её, такую болтливую.
— Многие из обитателей не выходят из дома, они не всегда больны, просто не имеют такой возможности. Кто-то просто не хочет, но все еще нуждается в помощи. Большинство из них знали моего отца, и позволяли ему помогать им, поэтому они доверяют мне в тех вопросах, в которых не доверились бы социальному обслуживаю.
Теперь она это поняла.
— По этой же причине у бабушки такой огромный сад, что одной не съесть весь урожай. Она печет десятки буханок хлеба, и всегда делает в два раза больше запеканок и замораживает их для экстренных случаев.
— Я знаю, — сказал он и допил пиво. — Она просит меня доставить их, когда не может выйти.
От его слов ей стало неловко, и по спине пробежала дрожь.
— С ней все хорошо? В смысле, мне не стоит об этом беспокоиться? Она никогда не жалуется, ты же знаешь. И сомневаюсь, что она бы мне сказала, если бы её состояние серьезно ухудшилось.
— Не о чем беспокоиться. Она здорова как лошадь. За словом в карман не полезет.
Он встал на ноги, помахал пустой бутылкой, держа ее за горлышко.
— Сейчас вернусь.
Такие клише о психическом и физическом здоровье заставили Бренну задуматься об эмоциональном состоянии Доноты.
Они разговаривали два-три раза в неделю. Иногда больше. Ничего необычного не происходило в ее жизни.
За исключением одного.
Диллон вернулся с двумя бутылками пива и поставил её пиво на стол, когда она показала ему недопитую бутылку.