В годы большой войны
Шрифт:
Шандор не обратил внимания на звонок в прихожей. В это время обычно являлся разносчик продуктов из соседней лавочки… Радо был погружен в работу, когда вдруг услышал за спиной голос:
— Мосье Радо! Вы так увлечены, что не замечаете даже старых друзей! Узнаете? Эвальд Рамо-Цвейг. Неужели я так изменился?.. Называйте меня, как прежде, — Ив…
Радо был ошеломлен этим неожиданным вторжением. Провокатор Цвейг, грязный подонок, — у него дома!.. Но он тут же овладел собой и выразил на лице приятное изумление.
Перед ним стоял невысокий, толстый господин с ухоженным лицом,
— Ив, откуда вы взялись? — радушно воскликнул Радо. Мысль напряженно работала: откуда он взялся, где взял адрес?..
— Мир тесен! — широко улыбнулся Цвейг. Радостная улыбка не сходила с его широкого лица. — Помните агентство «Инпресс»… Трудное, но какое чудное было время…
Шандор помнил — последние предвоенные годы Ив Цвейг работал в скандальной порнографической газетенке «Пари секс апил»…
Развязный, приторно слащавый Цвейг развалился в кресле и продолжал болтать. Наконец он перешел к цели своего визита.
— Вы моя единственная надежда, дорогой мосье Радо! — воскликнул вдруг Ив. — Мне нужна ваша помощь…
Он таинственно сообщил, что ему надо передать одну очень важную информацию союзникам — безразлично кому, русским или англичанам. Сведения касаются военных планов Германии. Понизив голос, сказал, что раньше был связан с советской разведкой, но сейчас связи оборвались.
Шандор выразил удивление — почему Цвейг пришел с этим к нему? Он ни с кем не поддерживает подобных связей. Единственно, чем занимается, — снабжает редакции актуальными картами через агентство «Геопресс»…
Рамо-Аспирант ушел, ничего не добившись. Но вскоре объявился снова и опять ушел несолоно хлебавши. На третий раз Радо грубо выпроводил провокатора из квартиры, пригрозив, что сообщит о нем в полицию.
Появлялись и другие темные личности — какие-то белогвардейцы, утверждавшие, что и они будто работали когда-то в советской разведке. От них за версту несло их грязной профессией филеров.
Радо постоянно информировал Центр о положении группы, о том, что происходит вокруг. Директор требовал держать его в курсе событий. Требовалась поистине «кошачья походка», чтобы не оступиться, не насторожить противника. Когда Шандор сообщил о визите Цвейга, он получил распоряжение Директора, которое готовил полковник Беликов.
«Ив Рамо определенно агент гестапо. Нам ясно, что за его визитом скрывается гестапо. Мы этого ожидали и предупреждали. Цвейг пытался определить, связаны ли Вы с нами. Сейчас же подробно сообщите, что он хотел от Вас? Что он знал о Вас в Париже? Вы должны быть осторожны, хорошо обдумывать каждое слово и каждый шаг. Директор».
Шандор Радо пребывал в постоянной тревоге, он все больше ощущал, что группа его живет и работает под дамокловым мечом, но требовалось не созерцать опасность, а действовать…
Вскоре Джиму пришлось выехать из Люцерна, а когда он вернулся, консьержка сказала — без него приходила какая-то пара и настойчиво расспрашивала, чем занимается живущий у них англичанин. Рассказали какую-то путаную историю: Джим ухаживал за их родственницей и исчез. Вот теперь они хотят встретиться
Было ясно, что за Джимом установлена слежка… Когда Шандор сообщил об этом в Центр, пришло указание — Джиму немедленно сменить квартиру.
Директор предписывал Джиму на несколько месяцев покинуть Лозанну, не выходить в эфир и убрать из квартиры радиопередатчик.
Указания Центра выполнили. Джим уехал на курорт в Тессин, населенный богатыми эмигрантами, пережидавшими в Швейцарии войну.
Но вскоре Джим должен был возвратиться к своим делам. Радисты — Маргарита Болли и супруги Хаммель — не справлялись с работой. Донесения задерживались, утрачивая свою ценность. Джим принял на себя большую часть работы.
Его возвращение было одним из счастливейших обстоятельств в работе группы. Радо об этом стало известно по гестаповским архивам после войны: две женевские радиостанции работали на одном и том же шифре, шифр стал известен гестапо, и только один передатчик Джима посылал в эфир шифрограммы, содержание которых так и осталось недоступным противнику…
Гитлер все еще верил в свою полководческую звезду… Брать и не отдавать — было его жизненным принципом.
Тяжелые поражения под Москвой, Сталинградом, в предгорьях Кавказа требовали реванша — он во что бы то ни стало должен отыграться. Но война затягивалась. Давно минули те шесть недель, в течение которых Гитлер рассчитывал поставить на колени Россию.
Успехи на полях сражений давались ценой невосполнимых потерь. Иссякли, казалось бы, неисчерпаемые силы великой Германии. После двух лет войны немецкая армия была далеко не такой, как в сорок первом году. Гитлер понимал это. Тогда на его стороне были не только внезапность нападения, но и отлично обученные оснащенные современной техникой войска, одержавшие блистательные победы. Такой армии быстро не восстановить, солдат, погибших в России, в строй не поставить… Правда, живую силу можно заменить техникой, внезапно обрушить ее на врага, как тот первый удар в первые дни войны. В запасе новые танки — «тигры», «пантеры», самоходные артиллерийские установки «фердинанды» — стальные крепости с броней, неуязвимой для врага… В резерве — ракетные снаряды, рожденные в цехах подземных заводов на острове Пенемюнде… Впереди большая игра — дипломатическая война, которая разрушит единство противостоящих ему воюющих стран Европы, Америки, большевистской России… Неудачи под Москвой и Сталинградом, в Северной Африке — только эпизоды, думал Гитлер. Успех войны решают последние завершающие битвы…
Германское верховное командование искало ответа на вопросы — где, когда, на каком участке Восточного фронта советские войска могут начать новое наступление. От этого зависели планы летней кампании, выбор направления для удара. Тщательный анализ давал основание полагать, что русские готовят наступление в северной части Центрального фронта. Авиационная разведка подтверждала такой вывод — в угрожаемых районах происходила концентрация войск, по железным дорогам в этом направлении шли военные эшелоны. Ожидали активных действий русских в Крыму, в районе Керчи.