В горах Тигровых
Шрифт:
— Уж сколько лет прошло, как мы бежали с каторги, а все не забывается она. Но здесь-то, наверное, о нас не вспомнят?
— Не должны, — кивнула головой Варя — Да и отработал ты ту каторгу: Невельскому помогал, работал, как все, ежли не лучше.
— Мне тожить приснился сон, — заговорила Парасковья Пятышина, — будто иду я по небу и собираю звезды в подол. Они тепленькие; звенят в подоле-то, пересыпаются, искрятся. Полнющий подол набрала и шасть домой. Сереге показала, а он и скажи, что, мол, для ча ты простых камней набрала. Я глянула
— А че тут разгадывать, разбогатеете вы, а потом снова станете бедными. А вот почему, того не знаю.
Варя редко кому нагадывала плохое. Зачем? Плохого в жизни и без того много; хорошего — как крупиц золота в пустой породе. Нагаданное может свершиться через год, два, спасибо скажут Варе, мол, праведно нагадала. А вот Пятышихе нагадала на зло. Не любила она Пятышиху, которая часто корила Сергея за то, что он сорвал их с места, детей сгубили, будто у других не умирали дети. Жадновата, высокомерна, мол, ее Сергей кузнец, а кто ваши мужья.
— Чевой-то ты мне, девонька, сон никудышный нагадала?
— Да уж как вам приснилось, то и нагадала.
— Ну, ну, поживем — увидим. Не обернулось бы это супротив тебя, дорогая Варюша, — елейно пропела Пятышиха.
— А я видела во сне тятеньку, будто ругал он меня, что бросила его одного в холодной могиле. А пошто он ругал? Скажи, Варя?
— Это хороший сон, Марфа Карповна; когда ругают, то все случается наоборот. Значит, хвалил он нас, просил любить энту землю, быть бы ласковыми с ней. Быть вам с Митяем счастливыми. А могилы — здесь ли они, там ли — все одно в земле.
— Вот и я подумала, что ругать меня не за что, теперича эта наша земля, мы ее выстрадали, ногами вымеряли, не однова горючей слезой омыли. Спаси тя бог, Варя, всех-то ты приласкаешь, всех-то утешишь. Ангел ты наш утешитель.
Туман рассеялся. С гор дул легкий ветерок. Фрегат поднял паруса и пошел в море. Пермяки, как человека, провожали судно, знали его участь, отдавали последний поклон. Поглотит корабль морская пучина, умрет, но в памяти этих людей он останется навсегда.
— Ну вот и все, давайте, мужики, отабориваться, место под деревеньку выбирать, — хмуровато сказал Феодосий, вяло побрел на яр.
— Выбирайте место, а строить и мы поможем. Но надо выбрать поближе к посту, далеко не след забираться, мало ли че? — проговорил Лаврентий Кустов.
— То так, — согласился Феодосий, — случись беда, скопом легче ее отвести. Андрей, Иване, коней седлайте, поедем посмотрим места тутошние.
— Недалеко от поста, в том углу бухты, есть поляны. Это рядом, можно и пешком добежать.
— Нет, поедем вершной, с коня лучше землю видно, — не согласился Феодосий — Вот там речушка, как вы ее прозвали? — показал с яра на небольшую речку Феодосий.
— Ольгой. Это заглавная речонка, что впадает в бухту. — Там и осмотримся.
Всадники проехали берегом бухты, выехали в долинку речки Ольги. В устье
На небольшой полянке стоял изюбр, увидев людей, сердито фыркнул, ушел в орешник. Андрей быстро сдернул с плеча кремневку, но зверь уже скрылся с глаз.
— Что говорить, землица будет трудной, полянок кот наплакал, кругом орешники да дубняки. Это не амурская земля. Придется немало покорчевать, — уныло проговорил Иван.
— Буде, Иване, не пускай вселенскую слезу, осилим. Сколь сможем нонче посеять хлебов, столь и посеем. Зверей ты сам видел, — не перевелись. Рыбы тоже много, бухта ажно кипит, — ровно говорил Феодосий. Хотя сам тоже с тревогой посматривал на эти непролазные чащи. Поработать придется — А може, где есть земли почище? — повернулся он к Лаврентию.
— Может, и есть, скажем, по Аввакумовке, но это далеко от поста, да и мы туда всего раз хаживали.
— Эх, вы, просидели год сычами, а землю не прознали! — проворчал Феодосий — Ладно, с божьей помощью осилим. Глянем еще чуток и будем вертаться назад.
На поляне, которая была не больше цветастого одеяла, водился бурый медведь. Он огромными лапищами перевернул валежину. А под ней муравьи. Положил лапу на муравейник, ждал. Скоро муравьи облепили лапу. Этого и хотел старый космач, начал длинным языком слизывать муравьев. А они кислые. Лизал, от удовольствия кривил морду, закрывал глаза, громко чавкал.
Всадники остановились, медведь увлекся, не слышал их, смотрели на работу медведя. Лаврентий не удержался и закричал:
— Эй ты, варнак, ты для ча валежины сушишь? А ну, катись отселена!
Медведь рыкнул, воровато повернулся на крик, присел, на секунду застыл от недоумения: откуда, мол, здесь столько людей? Затем сложил тело вдвое и рванул в чащу, только тайга загудела. Ломал все на своем пути, ухал от испуга.
— Ха-ха-ха! Ну и трусишка. Амурские будто похрабрее. Помнишь, тятя, как на нас прыснул белогрудка, когда мы вот так же набрели на него? Едва ить отбились от черта косматого! — хохотал Андрей.
— Да, но тот свою тухлую кету защищал. А потом, он слышал нас, как мы шли, этот прослушал.
— Здешние медведи тоже не мед, — сказал Лаврентий — На Дионисия вот такой же навалился, чуть не поломал. Добро, я был рядом, так штыком добил, а нет, то задавил бы.
— Да, зверя много, ежли не варначить, то долго можно будет бить за околицей, — проговорил Феодосий.
— А для ча здесь варначить? Лишнее продать некому, — пожал плечами Иван Воров — Будем брать только в дело.
— Нонче некому будет продать, а через год-другой будет кому. Потому надо сразу порешить, что и как. Раз мужицкое царство, то и радеть о нем должны все охотники, чтобы не скудела, а множилась дичь таежная.