В горах Тигровых
Шрифт:
— Только и всего? Не спеши, может, нам еще придется здесь девятый хрен без соли доедать. А ты о богачестве! Эх, Фома, дырявая у тебя душа. Понял, сквалыга! Не стать тебе добрым человеком, потому как за старое держишься.
— Степка, будя тебе лизаться с Любкой. Боже мой, лизуны, только и целуются, а ить уже двое ребят, поди, должны надоесть друг другу! — кричал через стол Феодосий — Доставай свою гармозу и жарь нам "Барыню"! Хочу "Барыню"! Разобью лапти вдрызг. Эх, лапти мои, грязи не боятся, через
Грянула заливистая "Барыня", затолкались пьяно мужики на лужайке, втянулись бабы, загудела земля от лаптей.
— Софка, Софка, аль у тя мужа нету, ты чего трясешь подолом перед служивым? Прокоп, остерегись, огня бы не было! Софка, не трави душу матросу!
— Не травлю. Может быть, и есть у него душа, а у вас нет! Сволочи, только и знаете, что бить нас и терзать. Брысь, хошь ты и большак, а брысь, не путайся под ногами, стопчу!
— С огнем шутишь, баба! Убьет Ларька!
— Он только и ищет причины, чтобыть убить меня, захомутать вашу Гальку. Мы с ним не венчаны, прогонит, и заступиться будет некому.
— Аганя, Аганя, милая, пошли отселева.
— Не пойду, снова будешь приставать? Нетушки, вот женись — тогда и зови.
— Пошли, не буду.
— Не пойду, — смеялась глазенками Аганька Плетенева.
— Митяй, гля, нашу Аганьку Викентий повел.
— Пусть себе. Одним ртом меньше.
— Да ты глянь, ить в тайгу повел. Не хочу, чтобыть они венчались под кустом, как Степка с Любкой.
— Мне ба такое венчанье. Ить живут душа в душу. Такого бы каждому желал. Я отец и завидую дочке. Не гони, пусть и эта венчается.
— Ну и отец, мосталыги переломаю! Иди досмотри!
— Василиса, а твой Фома уже под столом храпит. Хлипок до спиртного стал. Был раньше в силе.
— Ты мне ранешное не вспоминай. Был в силе, в богатстве, а нам житья не было, всех бил, колотил, счас хоть ожили чуток.
— Да, дела, живности много, а вот чем будем солить? Рыбу, мясо? Соли-то нет. На едому чуток осталось.
— А мы тут с Аниской кое-че придумали. Аниска, ходи сюда, — отвечал Пятышин — Мы, кузнецы, для вас лекари, стригаля, колдуны, что-нибудь да наколдуем. Будет соль! Аниска, будет ли соль?
— Будет. Солнышко нам ее напарит.
— Непонятно! — мотал головой Феодосий.
— Трезв будешь, то и поймешь, — поблескивал узкими глазами Аниска — Все поймешь. Вы займетесь огородами, а мы с Серегой солью.
— Вам я верю, а тебе, Аниска, и того больше.
— Варюша, плесни пивка чуток.
— Будет, Андрей, ты уже пьян.
— Эх, Варя, не от вина я пьян, а от радости. Сгнил бы на руднике, ежли бы не ты. Ты моя беда и выручка. Сурин сгинул, это точно. Зря Ермила иошел домой. Зря. Плесни, давай вместях за наше счастье выпьем.
— Эх, Андрюша, Андрюша, чистая твоя душа, — вздохнула Варя — Ладно, давай дерябнем по кружке. Что-то тоскует душа.
— Эх, Марфа, откель у тя столь силы? — пытал Иван Воров.
— От земли, от репы, — похохатывала Марфа.
— Душой ты царевна, а на вид страшнее пугала огородного.
— С лица воду не пить, а была бы душа добрая.
— Хорошая у тя душа! Хорошая!
— А Софка-то совсем взбесилась, виснет на шею Прокопу. Чего смотрит Ларька? — возмущалась Марфа.
— А чего ему смотреть, он уже усигал в кущи с Галькой Силовой. Давно снюхались. А Софку ты не замай. Хорошая баба, но счастья бог не дал. С Андрея глазищ своих не сводит.
— Сволочь Андрей, распочал и бросил.
— Э, то дело старое, а вот у нее любовь не киснет. Что-то будет! Обязательно будет. Помянешь меня, — доказывал Иван Воров — У меня на таки дела чутье есть…
А с моря катились, катились тугими жгутами волны, тихо шуршали галькой, песком, ласкались с берегом. Обнимали его своей соленостью, мягкостью, даже щедростью.
Выбрасывая широко журавлиные ноги, к костру подбежал Митяй: глаза навыкат, рот свело набок, трясется, не то от смеха, не то от страха.
Полыхали костры, гудела земля от неистовой пляски, волновалась ночь, за кострами во всю силу целовались влюбленные. Жизнь вела свою стежку по земле, жизнь продолжалась. Тайное прикрывала ночь.
— Марфа! Марфа, черт тя дери, наш кот Васька съел Викентия и Аганьку, а теперича доедат нашу корову. Я хотел его отпугнуть, а он на меня как зафырчит, как замяукает!
— Рехнулся мужик, откель тут быть нашему Ваське, он еще в Сибири исдох.
Вокруг Митяя собрались мужики, тоже спьяну хохочут и не поймут, откуда могла здесь оказаться кошка.
— Пошли глянем.
— А может, тигр пожаловал? — усомнился Аниска.
— Какой те тигр, наш кот Васька, — шумел Митяй.
— На такой шум и верно не должен прийти, потом огни, — чуть трезвели мужики. — Кот, грю, наш Васька, — стоял на своем Митяй.
— Гуляй, мужики. Митяй спьяну врет.
— Пойду гляну. Чем черт не шутит, когда бог спит, — сказал Феодосий, вывернул из саней оглоблю и пошел с Митяем к хлевам.
Луна облила тоскливым светом тайгу, купалась на серебристых перекатах, кралась по небу.
Дружки подошли к хлевам, это были временные навесы для коров и коней. Навстречу поднялся гигантский кот. Он разверз кровавую пасть и раскатисто зарычал, кашлянул, присел на мягкие лапы, приготовился к прыжку, ударил по бокам гибким хвостом. Но пьянущий Митяй не понял смертельной угрозы, пошел на него. Закричал:
— Васька, эй, Васька, аль не узнаешь хозяина? Не щерь зубы-то! Слышь-ко, Васька?
— Аррррр! Кхы! Кха! Boy! — кашлянул кот и прыгнул на Митяя. Мощный удар лапы отбросил Митяя в сторону, он покатился по полянке и заверещал зайчонком. Тигр на секунду растерялся. Митяй вскочил и бросился бежать. Заорал: