В горах Тигровых
Шрифт:
Первый воскресный день, когда большак разрешил отдохнуть, а так работали без отдыха. Бог простит, не в пьянстве провели божьи дни, а в деле. Да и можно было уже и передохнуть: огороды вспаханы, овощи посажены, скот и кони за толстыми стенами.
Молодежь ушла водить хоровод на полянку к берегу моря. Старшие сидели на бревнах и щелкали кедровые орехи. Софка, а это видели все, ровной походкой, прошла мимо, вышла к речке и исчезла в кустах. Ларион тоже подался туда.
Прокоп Саушко сидел на валежине и ждал Софку. Подошла,
— Зряшное это дело, Прокоп. Ну знаю, любишь, но ить я еще с Ларькой не разошлась. Я понимаю Ларьку-то. Он и ненавидит меня, но и не хочет отпускать меня, Я же его видела несколько раз с Галькой Силовой. Даже говорила, чтобыть он бросал меня и шел к Гальке. Ежли любит Гальку, ну чего тогда канитель разводить? Так что, прошу тебя, Прокоп, второй раз прошу, пока не приставай. Уйдет Ларька, буду твоей. Счас нет и нет. Не хочу слышать о себе дурного разговора. Не хочу, и все тут.
— Я не навязываюсь, я могу подождать, — так же тихо отвечал Прокоп, смоля свою пахучую трубку — Прощай, не то!
— Прощай! Скоро все станет на место, аль наоборот, полетят мои черепки с полок.
Прокоп ушел. Софка еще долго сидела одна, устало перебирая косу. Но тут зверем вылетел из чащи Ларион, ударил по лицу Софку, схватил за косу, намотал ее на руку и с ревом поволок в деревню. Остановился среди улицы и начал бить свою жертву. Орал:
— С Прокопом путаться! Тайком к нему бегать? Гадина, убью!
— Ты пошто бабу бьешь, сволота! Отпусти, не бей! — закричал Аниска и бросился на Лариона — Хошь ты и Свояк, но не дозволю зряшно бить бабу.
— Брысь, пичужка! — рыкнул Ларион, широко размахнулся и ударил Аниску в ухо. Аниска охнул и покатился по траве.
— Ах ты, падло, Аниску бить, совсем распоясался! — крикнул Андрей, метнулся на Лариона, коротким ударом сбил его с ног.
Вскочил Аниска, тоже бррсился на Лариона, помог Андрею скрутить драчуна. Связали поясами руки. Подошли к Софке, она лежала распростертая на траве. Лицо В крови, кофта изорвана, на груди синяки и царапины
— Ты тоже хороша, все видели, как Прокоп обстреливал тебя глазами. Счас от него? Ларион на грешном деле прихватил?
— Поди ты к черту, святоша! — выплюнула кровавую слюну, отвернулась — Чиста я! Чиста! Чище твоей Варьки! Ты не знаешь о ее грехе, я знаю. Палатки-то тонки, исповедалась она Ефиму, ненароком подслушала. Но молчала, не хотела тебе душу травить. Но ежли ты не веришь мне, то получай!.. Господи, уж прибрал бы ты меня, что ли! Житья нет. Каждую ночь щиплет, толкает под бока… А Прошка любит, он бы так не сделал. Да только… Пошли вон, собаки! А Варьку спроси, что и как было! — кричала Софка, давилась плачем.
Андрей и Аниска подняли Софку и повели в палатку. А тут сбежался народ, опросы, расспросы. Андрей остановил крики, сказал:
— Отстаньте, баба побита, а за что к про что, в этом счас разберемся.
Подошли мужики и большак.
— Что
— Софку бил, отняли, связали, — хмуро ответил Андрей.
— Его баба, может бить, может миловать, — сказал Феодосий.
— Но он бил ее смертным боем, — вставил Аниска — А потом, паря, ежли бы Ларька был бы сам чист, може, было бы дозволительно бить бабу, а он сам грязен и порочен. За работой мы не видим, как он тута прелюбодействует. Ларька плохой мужик. Давно приметил.
— Развязать; не прознавши дело, нечего обижать мужика, — заступался Феодосий — Этак вы скоро каждого почнете скручивать, коли бабу кто поколотит? Развязать!
— Ну, Андрей, такого заступничества я тебе не прощу. Знаю, пошто заступился за бабу. С Перми у вас еще были шашни, — заговорил, поднимаясь, Ларион — Навеки враги. Я тебе уступил полюбовно Варьку, а ты мне моим же салом и по мусалам. А Софку пусть забирает Прокоп, она мне уже не нужна. А нет, то я ее убью! — прорычал Ларион.
Прибежали с поста матросы. Встали перед плотной стенкой мужиков.
— Ну, Прокоп, пошто ты замужнюю бабу совратил? — Насупился Феодосий — Ответствуй! —
— Греха не было, могу евангелие и крест поцеловать — не было. Люба мне Софка, а что с того? Не изменила она Лариону. Не изменила! Зряшно бита. Это Ларион ей на сто рядов изменил. Зови свою дочь, большак, да спроси ее, кдк она с Ларионом бегала в сопку кедровые шишки искать? Спроси, спроси! Тогда и суд будет праведен!
— Надо еще спросить с Ларьки, пошто он досе не назвал Софку своей женой? Ить живут без божьего благословения, — подалась вперед Марфа.
— А пото, что досе детей нет. Для ча мне пустая баба? Пусть ее забирает Прошка. Больше она мне без надобности! — кричал Ларион.
— Щедр, с чего бы это? А ну сюда Гальку? Ну-ка, дочка, отвечай всенародно, каки твои дела с Ларионом? — гремел Феодосий.
— А что, и отвечу, — гордо вскинула Галька голову — Люб мне Ларька, брюхатая я от него. И что?
Феодосий побледнел. Сжал кулаки, сейчас бросится на Гальку. Сомнет, за наглость, за заносчивость, за непочтение к отцу. Галька и верно не любила отца. Да и мать тоже. Похоже, она только себя и любила. Выла не однажды порота, но от порки делалась еще злее.
— Бей, тятя, не зашибить бы тебе в утробе дитя, — кривилась в злой усмешке Галька — Мало раньше бил, так счас еще хочешь кулаки почесать.
— Уйди, стерва! Брысь, сволото!
Гальку как ветром сдуло. Феодосий повернулся к Лариону.
— Объявился еще один зятек. Ладное дело! — цедил сквозь зубы большак — Твоя взяла. Софка неродиха, а Гальке уже сделал живот. Тем и спасен, не то смял бы, как куренка, растоптал бы, ако жабу. Брысь и ты с глаз моих, брандахлыст ты этакий!
Ларион не стал ждать, когда его еще раз погонят, вышел из толпы и ушел в тайгу.