В городе улица
Шрифт:
Нарочно хлопнув дверью, я иду на кухню. Алена там что-то жарит – идеальная хозяйка, ни минутки отдыха. Мелкий сидит в манеже.
– Ты заходила в мою комнату? Трогала мои вещи?
– Нет, а что такое? – говорит она, не оборачиваясь.
– У меня пропала… одна вещь!
Она поворачивается ко мне и говорит, одновременно растерянно и сердито:
– Я тебе сказала, нет! Делать мне больше нечего, как лазить в твоей комнате! Какая вещь? Что у тебя пропало?
Я не хочу отвечать, и дело даже не в том, что ко мне опять привяжутся с лекциями. Просто не хочу – и все, это мое дело и только
– Тогда кто, если не ты? Боречка твой?
Не знаю, откуда у меня взялась смелость. Раньше я даже имя его с трудом произносила.
– Женя! Ты совсем обнаглела? Имей хоть какое-то уважение!
– К кому, к нему? Да без проблем, пусть только мои вещи не трогает!
Алена возмущенно таращит на меня свои синие глаза. Я передразниваю ее – таращусь в ответ. Она теряется, опускает голову и снова отворачивается к своей сковородке. Я победила. Пока что. Дураку понятно, что она стуканет на меня Борису, но мне всё равно. Мне всё равно, и поэтому я их не боюсь.
Когда приходит Борис, я слышу это из своей комнаты. Слышу, как она взволнованно щебечет. Слов не разобрать, но тут и гадать нечего: жалуется на меня. Эта дура всё выкладывает ему, без него ни одной проблемы решить не может. Ну всё, сейчас начнется.
Начинается. Дверь моей комнаты открывается, и входит мистер старший менеджер. Постучать – это, конечно, ниже его достоинства, кто я тут такая, чтоб церемониться.
– Добрый вечер, Женя.
Я сажусь на кровати. Меня тошнит от его вежливости, но я не хочу терять лицо и поэтому отвечаю так же спокойно. Борис приступает к допросу, и ему моментально удается нащупать слабое место.
– Так что же у тебя пропало, Женя?
– Какая разница?
Я стараюсь отвечать твердо, но понимаю, что это неправильный ответ, а важно каждое слово. Мой первый ход оказался проигрышным. И он тоже это понимает, а сейчас просто издевается надо мной. Мы с ним один на один, Алена стоит в дверях, но она не врубается в ситуацию:
– Боря, она говорит, что мы с тобой…
– Подожди, милая.
Борис останавливает ее движением руки – по сути, просто затыкает, чтоб не мешала – и садится на край кровати. Его голос звучит подчеркнуто ровно, почти монотонно, и от этого мне особенно противно. Как будто растягивается бесконечная резинка, длинная, серая, гладкая, и непохоже, чтобы она могла когда-нибудь лопнуть. Вот почему говорят: «тянет резину», прикольно.
– Итак, Женя, что же выходит? Ты утверждаешь, что у тебя пропала какая-то вещь. Обвиняешь в этом меня и маму. Но ответить на простой вопрос, что это за вещь, ты не можешь. Получается, ты совершенно голословно обвиняешь двух взрослых воспитанных людей в воровстве? Это само по себе непорядочно. Но теперь у меня возникает и другой вопрос: что же такое ты держишь в моем доме?
Офигеть. Он сказал: «в моем доме», а она молчит, как будто всё так и есть. А даже я знаю, что она вгрохала в эту покупку все свои сбережения – она говорила бабушке, я слышала. Бабушка еще спросила, на кого же будет оформлен дом, а Алена засмеялась и сказала, что какая разница, муж и жена – одна сатана. Бабушка на это посоветовала ей не быть дурой, а она обиделась. Дура и есть.
Я пережидаю его выступление. Хочу, чтобы он наконец заткнулся,
– Женя, я жду. Ты живешь в моем доме и должна подчиняться моим правилам.
Я жду, что Алена скажет хоть что-то, но она молчит, и это бесит меня больше всего.
– Не надо тыкать мне в лицо, что я живу в вашем, – я нарочно подчеркиваю это слово, – доме.
– Но ведь это правда: ты живешь в нашем доме на нашем обеспечении, – он откровенно забавляется, еле сдерживает самоуверенную ухмылку.
– А то, что вы забираете себе все деньги от сдачи бабушкиной квартиры, не считается? Думаю, мы в расчете, нет?
Я не ожидала от себя такого. Он тоже не ожидал.
– Женя… – растерянно бормочет Алена, но теперь уже на нее никто не обращает внимания.
Борис смотрит мне в глаза, и я не отворачиваюсь. Кажется, я победила, и он меня ненавидит – я вижу это по сжатым в ниточку бледным губам под стильными усиками, по холодному сканирующему взгляду.
– Я надеюсь, Женя, ты меня услышала. А сейчас будь добра извиниться передо мной и мамой.
А, вот как. Глупо было думать, что он сдастся. Он встает с кровати и ждет. Я молчу, ощущая, как во рту становится очень сухо. Такое чувство, что язык сейчас прилипнет к нёбу и не сможет шевелиться. Я ужасно устала от них обоих.
– Ладно. Извините.
Я говорю это каким-то не своим, шершавым и сухим голосом.
– За что ты извиняешься? Важно, чтобы ты это сознавала, а не говорила просто так, чтобы отвязаться, – его монотонный голос давит на уши, и больше всего хочется, чтобы он умолк.
– За то, что я вас… обвиняла.
Борис удовлетворенно кивает – он получил что хотел, полную победу. Они оба выходят. Я ложусь и закрываю глаза. Ненавижу себя, ненавижу их. И есть еще одна штука. Меня не покидает ощущение, что я сделала ошибку. Может, не нужно было вот так в лоб предъявлять ему претензии насчет сдачи бабушкиной квартиры? Моей квартиры. Я как будто раскрыла свои карты раньше времени…
Примерно через полчаса Алена зовет меня ужинать. Мне ужасно не хочется выходить к ним. Наверняка и им тоже не хочется меня видеть, но приличия важнее. Что за люди… Я спрашиваю, можно ли мне поесть у себя. Нет, нельзя. Это негигиенично. Ясно. За столом Алена, не умолкая, говорит о собрании. Она в таких подробностях рисует визит этой тетки, главы товарищества, что ли… Думаю, это бабка Марго. Алена описывает ее серый плащ, короткую стрижку, большую лаковую сумку. То, как она разговаривала и что именно сказала. Я думаю: это же надо, в ее жизни так мало интересного, что даже какая-то скучная тетка производит на нее такое впечатление.
Алена беспокоится: выдержит ли Любомир собрание? Борис уверен, что выдержит. А я вот совсем не уверена – учитывая, как он капризничает в последние дни. Но это ведь не мои проблемы, в конце концов.
Не хочу даже себе признаваться в этом, но мне немного совестно перед Аленой за то, что я вот так на нее накинулась. Раньше у нас никогда не было открытых конфликтов: встречались мы редко, и если что-то возникало, бабушка всё гасила. А потом я сама погасла, у меня не стало никаких сил что-то ей высказывать. Вдобавок ко всему этот Борис. Мне обидно за нее: как она сама не понимает, какой он козел?