В городе улица
Шрифт:
Я давно не видела Настю, и на сборе ее тоже не было. Но мы точно в одном классе: она есть в группе, и ее фамилия была на перекличке. Фамилии Кирилла не было. Я догадывалась, что так будет, и всё равно сердце остановилось, качнулось, а потом сигануло куда-то в желудок. У Насти, судя по ее странице, всё хорошо. Я видела фото с фестиваля красок, где она вся перепачканная корчит веселые рожи. Рядом Вика и Арина. Когда-то мы хотели пойти на фестиваль вместе, вдвоем, и думали, кого еще позвать с собой.
Я могла бы всё вернуть. Это вроде как несложно, нужно просто притвориться, что ничего
Я беру с подоконника Алиску, она недовольно выгибается, но потом смиряется с тем, что ее тискают и целуют, и начинает мурчать. Животные проще и понятнее людей, а кошки просто прекрасны.
***
В шесть пятнадцать тиликает будильник, я со стоном открываю глаза, и меня начинают мучить совершенно недостойные мысли. Я думаю, что зря наврала, что мне к восьми, ведь на самом деле сегодня мне почти к десяти. Почему-то в первый день поставили такое расписание… Борис вполне мог бы меня подвезти, не пришлось бы тащиться к остановке и потом трястись в маршрутке. Но потом я представляю себе его, вспоминаю их утреннее воркование на кухне – я насмотрелась, пока жила с ними в их квартире – и думаю: «Нет, нафиг!»
Быстро делаю себе чай с бутербродом, ем и выхожу. Закрывая за собой входную дверь, я слышу, как наверху кто-то выходит из комнаты. Успела…
До остановки идти минут семь, это недалеко, но дорога отвратная. Неровная, каменистая, она сначала идет по нашей улице, а потом сворачивает вправо и тянется вдоль заросшего высокой серой травой пустыря, огромного, как поле. Вдалеке среди метелок сорняков виднеются крыши: грязно-красные, шоколадно-коричневые. Большинство из этих домов старые: это видно по растрескавшемуся серому кирпичу, по темным от времени деревянным оконным рамам. Дом Алены и Бориса – самый новый и приличный из тех, что я здесь видела.
Слева у самого горизонта за другим пустырем темнеет лесополоса. Всё серо-бурое, ни одного яркого живого цвета. Такое ощущение, что весь этот район – заброшенное нежилое место, забытое людьми. Я не знаю, каким идиотом нужно быть, чтобы купить здесь дом. И какой идиоткой, чтобы согласиться на это. Алена как загипнотизированная слушает то, что он плетет. Якобы скоро тут будет всё: многоэтажки, детский сад, поликлиника, школа. Да, да, конечно…
Я иду и думаю, что же я буду делать зимой, когда в начале восьмого будет еще темно. Как я буду идти мимо этого жуткого пустыря? И это еще ветра нет.
Сзади начинают слышаться шаги и какое-то неприятное жестяное поскрипывание. Я иду быстрее, но шаги все равно слышны. Знаю, что это паранойя, но мне не по себе, и я наконец сдаюсь: отступаю к обочине и оглядываюсь. Это мужик со строительной тачкой. И еще издалека ясно, что с ним что-то не так.
Никакого асфальта тут, конечно, нет – дорога каменистая, вся в ямах и выбоинах. А он идет себе не глядя,
Я стараюсь не смотреть на него. Отступаю прямо в высокую сухую траву и достаю телефон. Делаю вид, что звоню, но ему все равно. Поравнявшись со мной, он говорит визгливым пацанячьим голосом:
– Здра-асьте! Такси вызываете?
Я молча смотрю на него. Ему лет тридцать. Блеклые голубые глаза, как у дохлой рыбы. Слюнявый рот, редкая щетина на щеках и под носом. Грязные темные волосы, с одной стороны круглая проплешина с ровными краями. Я смотрю на него, как во сне: понимаю, что он жуткий и, скорее всего, ненормальный, а мне как будто все равно. Мне не страшно, ничего такого, я как будто вижу нас обоих со стороны. Это как смотреть кино.
Я молчу, и тогда он вытирает нос рукавом куртки и, тряхнув ручку тачки, с гордостью сообщает:
– Я свою ласточку недавно с техосмотра забрал. Гляди, какая!
Медленно перевожу взгляд с его лица на тачку – она серая, железная, вся в каких-то пятнах и потеках. Внутри виднеются грязные пакеты, голова куклы, сломанная вешалка.
– Хорошая, – говорю я.
Он радуется, хихикает, показывая черные зубы, и кивает. Потом внезапно становится серьезным и говорит:
– Если будет нужно такси, звони, – он делает вид, что прикладывает к уху телефон, – скажи, пусть Толик подъедет. Я подъеду. Отвезу, куда скажешь.
– Ладно, – говорю я, – до свидания.
Он важно кивает. Я пытаюсь пропустить его вперед, не хочу чувствовать спиной его присутствие, но он стоит и стоит. И тогда я скорее иду дальше. Иду, напрягая спину, настороженно прислушиваясь, но шагов позади не слышно. Не выдержав, оглядываюсь и вижу, что он свернул на пустырь и пробирается со своей тачкой среди сухих желтоватых метелок.
– Дурдом, – с облегчением говорю я вслух самой себе.
Я думаю, что этот Толик, вполне возможно, маньяк. И он мог меня убить и утащить в заросли травы. И меня нашли бы спустя сутки или больше. Я обо всём этом думаю и жду, что внутри вспыхнет страх, а он никак не вспыхивает. Просто ни единой искорки. Что со мной? Раньше бы я записала огромное голосовое Насте и потом весь день с ней ахала. А сейчас вроде и говорить не о чем: дурачок и дурачок, что теперь делать. А рассказывать некому и незачем.
Неожиданный приятный сюрприз: вместо тесной маршрутки приходит настоящий автобус. Значит, есть надежда проехать сидя всю дорогу. Эта остановка – первая от конечной, поэтому вначале в салоне почти никого нет. Но потом народ обычно начинает набиваться, и, если это «газель», то ближе к центру начинается уже настоящая давка. И всё бы ничего, но мужики не уступают место вообще никому. А я не могу сидеть, если вошел пожилой человек или женщина с малышом. И что толку тогда, что я заняла сиденье еще в самом начале. В общем, большой автобус – это супер. Плюс раннего выхода из дома.