В горячих сердцах сохраняя... (сборник)
Шрифт:
Рафаэль Рубьера
Автомат
Энрике Сирулес
Случай в деревне Эль—Гомаль
Сначала появился запах. Им повеяло сразу же, едва мы поднялись на несколько шагов по склону горы Виолента. А потом показалась стая стервятников. Она заслоняла собой часть неба и дороги. Было видно, как птицы взмывали чуть не под самые облака, а оттуда, паря кругами, устремлялись вниз. При этом их оперение глянцевито переливалось в лучах солнца.
— Похоже, сегодня нам придется свидеться с покойничком, — проронил Магуара.
— А может, это тянет какой—нибудь падалью, лейтенант? — отозвался Торсеро.
— Нет, брат, от зверья так не смердит. Это все—таки человек.
Мы продолжали подниматься…
Его бросили в сухом чахлом бурьяне, росшем редкими клочками на обочине дороги. И когда птицы улетели — а их была целая туча, — мы наконец смогли его разглядеть, а точнее, то, что осталось от него.
Магуара приказал осмотреть труп:
— Ну—ка, сходите взгляните. Вдруг там остались какие вещи или документы. Надо же узнать, кто он такой.
Остриями штыков мы стали ворошить траву…
Некоторое время спустя отряд продолжил путь вверх по горе в сторону Эль—Гомаль. Открывавшийся перед нами пейзаж являл собой довольно унылую картину. На его фоне разве что выделялись острые камни, устилавшие дно лощины. С обеих сторон вплотную к дороге подходили отвесные склоны, которые, казалось, кто—то до самого низа сровнял ножом. Куда ни поглядишь — ни куста, ни деревца, лишь пожухлая, покрытая налетом серой пыли трава, едва—едва шевелившаяся от прикосновения горячего ветерка.
Когда до перевала оставалось совсем немного, Магуара велел сделать привал:
— Стой, ребята! Наверху нас караулят. — И он скинул с плеча карабин.
Мы тоже сняли винтовки и поставили их на боевой взвод. Лощина усилила звук металла и вернула его нам.
— В цепь здесь не развернешься. Поэтому дальше будем пробираться, как подскажет обстановка, — объяснил Магуара, пригибаясь
Все последовали его примеру.
Так мы и шли, согнувшись чуть ли не в три погибели, — один за другим все тридцать шесть человек, а впереди Магуара. От раскаленной насыпи исходил запах пепла. Спустя какое—то время начались заросли сухого, когтистого чертополоха, в которых кучками стояли люди. Каждая семья держалась обособленно. Стояли они как раз там, где проходил перевал и начиналась деревня.
В тишине лишь разносились гулкие звуки шагов, которые солдатские ботинки печатали о сухой, затвердевший грунт.
Магуара приостановился.
— Вечер добрый! — поздоровался он с крестьянами.
— Здравствуйте! — почти в один голос протянули крестьяне.
— Ну, что тут у вас нового? Не случилось ли чего? — спросил Магуара, снимая фуражку.
Он стоял прямо посередине дороги. Резвый ветерок мигом налетел на него, надул, словно паруса, его брюки и тут же, поднимая за собой целый вихрь пыли и мусора, ринулся дальше, за деревню, в сторону соседней рощицы, и пропал в ней.
— Да уж случилось, много чего случилось. Сразу, поди, и не поверите, — ответил дочерна загоревший мужчина.
— Ну а что именно? — насторожился Магуара.
— Что именно? А вон полюбуйтесь, пожалуйста. Вся семья Родобладо тут.
Тот, кто отвечал Магуаре, развернулся и, ковыляя, направился к каким—то тюкам, сваленным бесформенной грудой у входа в одну из лачуг. Чей—то пес, приподняв носом край мешковины, принялся было что—то под ней вынюхивать.
— Вот. Почти все здесь, — продолжал мужчина. Стоило Магуаре шагнуть в сторону убитых, как крестьяне толпой двинулись вслед за ним. Какая—то старуха, опередив всех, вырвалась вперед с криком:
— Аларкан, пошел вон! Кому говорят, проклятый, пошел вон!
Собака обежала вокруг груды и исчезла в дверях лачуги.
Тела были прикрыты джутовой мешковиной. Над ними роились тучи мух. Магуара прошел вдоль убитых, откидывая накрывавшую их мешковину, а затем обратился к мужчине, который заговорил первым:
— Вот вы сказали «почти все здесь». Значит, кого—то не хватает? Я правильно вас понял?
— Так я про то и толкую. Нет того самого, которого вы видели в ущелье около де—ла—Круса, — объяснил мужчина.
— Тот, кого вы нашли там, внизу, наверняка даже не подозревал, что всех его родственников перебьют, — вступил в разговор другой крестьянин. — Ведь он был из той же шатии—братии, что наведалась сюда. Он к ним перекинулся то ли в январе, то ли в феврале. Правильно я говорю, Чано?
— Да, примерно так. Где—то в феврале, — ответил тот, к кому обратились с вопросом, сдвигая на затылок плетенное из соломы сомбреро. — Но в этот раз он объявился у нас дня за три до их прихода. Сказал, что ушел от них. Однажды увидел, сколько они положили народу, и решил с ними завязать. Понял, что они за подонки. Так он нам объяснял.
— Искали его, а заодно порешили всех — отца, мать, сестру, — подхватил его сосед с желто—зеленым лицом и прищуренными глазами. Он стоял, скрестив на животе руки, изборожденные крупными узловатыми венами.
— По—моему, он знал, что за ним должны прийти. Дома почти не появлялся, ночевал в Поса—Онда: там у него живет какая—то родня. Сюда приходил ни свет ни заря и быстро сматывался. Все спрашивал, не заходил ли кто за ним, а потом снова исчезал.
— А вчера они наконец его заловили. Он кинулся вниз, в обход ущелья, но ведь отсюда, сверху, все просматривается. Вот они его и перехватили. Если посмотреть отсюда, то видно все как на ладони аж до самого подъема на гору, — стал объяснять, указывая рукой на холм внизу, другой мужчина, покрытый иссиня—черным загаром. — К Поса—Онда он пройти не смог — эта мразь как раз оттуда и шла. Причем они обложили его со всех сторон и так шли, сжимая кольцо. Поэтому бедняге Улисесу ничего не оставалось, кроме как попытаться уйти низом.