В гостях у Сталина. 14 лет в советских концлагерях
Шрифт:
В конце третьей недели нашего пребывания в пересыльной тюрьме нам объявили о погрузке в загоны. Подали железнодорожный состав из столыпинских вагонов. Началась погрузка. Вагоны были настолько наполнены заключенными, что многим пришлось стоять, а не сидеть. Вагоны были специально приспособлены для перевозки арестованных. На окнах и дверях были проволочные сетки. На дверях висели большие замки. Конвой оказался, на редкость, очень жестоким.
Арестованному очень трудно было отпроситься в уборную или пойти на жел. станцию принести воды. В купэ была духота, трудно было дышать. Скорее у черта можно было своими просьбами вызвать к себе сожаление или сострадание, ко только не у сопровождающих нас конвоиров, которые состояли из выродков сталинского режима.
Их
Лагерь «Тайшет»
Три четверти дня мы пробыли в дороге и прибыли в лагерь Тайшет, который считается центральным лагерем особо-режимных и закрытых лагерей, где нас не особенно приятно встретили. Внимательно осматриваем внутренность лагеря. Лагерь, как и все подобные лагеря, окружен очень высоким забором, чтобы вольные люди не видели того, что делается в лагере. Сторожевых вышек нет, но часовые вокруг лагеря размещены так, что им видно все а их трудно увидеть.
Это сделано потому, что лагерь Тайшет находится на главной железнодорожной линии и чтобы проезжающие иностранцы не знали, что это лагерь несчастных советских заключенных. В центре лагерного двора находятся канцелярия и склады. В одном углу двора стоит барак, огороженный колючей проволокой.
В этом бараке помещаются пересыльные заключенные женщины и культ-кружок. Нас разместили в свободной половине того же барака. Пробыли в этом бараке два дня. На третий день нас решили перебросить дальше. Перед погрузкой в вагоны должны были сделать основательный шмон (обыск). Загнали нас, как скотину, в один барак.
Пришел конвой, со звериными выражениями на лицах. Началось какое то дикое представление. По приказанию начальника конвоя мы разделись и все заключенные стояли в адамовских костюмах. Начался осмотр со всеми нужными и ненужными мелочами. Заглядывали в рот, нос, уши и заставляли становиться на четвереньки, чтобы заглянуть в нижнее отверстие. Самым внимательным образом осмотрели нашу одежду и сапоги, всюду искали оружия и ножей.
Отобрали котелки, ложки, кружки, фляги, чемоданы и сундучки. Все, что было отобрано у нас, конвоиры забрали себе. Осмотр закончен. Оделись и отправились на погрузку в вагоны. Закончили погрузку, конвоиры замкнули двери и наш жел. состав двинулся в путь, дороженьку. Состав был довольно большой и медленно двигался через густую и труднопроходимую тайгу. На 25 километре нашего пути наш состав остановился. Мы выгрузились и конвоиры нас погнали по грунтовой дороге. Прошли мы 5–6 км. и подошли к лагерному отделению № 25. Здесь я встретил многих своих старых знакомых по Югославии и сослуживцев по армии; ген. М. К. С аломахина, ген. В. М. Т качева, есаула Толбатовского, войск, старш. Н. Г оловко, есаула Синякина, инж. Тамирова, хор. Плешакова и многих других офицеров Кубани и Дона. Они тоже ожидали отправки в другие лагерные отделения. Лагерное отделение № 25 со всех сторон было окружено тайгой и таежником. На восток от него находилось огромное кладбище. От нашего лагеря в 11 километрах находилась главная больница № 1. Еще из Новосибирска я выехал с температурой, а теперь она поднялась до 39 градусов. В этом лагерном отделении меня положили но десять дней в сан-часть. Больных было очень много. Лагерное начальство решило отделение расселить. Довольно большую группу заключенных отправили в больницу № 1.
В этой группе находилось и несколько моих знакомых Во время перехода произошло одно довольно трагическое приключение с одним заключенным. После сильного дождя на дороге образовались большие лужи. Чтобы не забрести в лужу в валенках, один больной решил лужу обойти. Не успел он сделать 3–4 шага, как конвоир по нем сделал
Об этом печальном случае рассказали мои знакомые, на глазах которых это случилось. Конвоиры не любят шутить, а, наоборот, стараются сразу же пристреливать тех заключенных, которые делают шаг вправо или влево, чтобы от лагерного начальства получить награду за ревностную службу: часы и отпуск.
Контингент заключенных лагерного отделения № 25 по народностям был очень разнообразен. Здесь я встретил одного глухонемого турка сорока пяти лет. У самой границы СССР он пас на своей турецкой земле овец. Ревностные советские пограничники забрали турецкого чабана с овцами и пригнали на спой пограничный пост.
Овец, как и полагается в Советском Союзе, забрали и поели а несчастного чабана обвинили в шпионаже и отправили в Сибирь в Оверковский лагерь, не желая считаться с тем, что он был турецким гражданином.
В лагере было среди заключенных два хунхуза из Монголии. По своему виду они настоящие дикари. Они угрюмы, неприветливы, дико озирались по сторонам, молчаливы. Типичные разбойники. Были японцы, китайцы, корейцы, и др. представители народов восточной Азии и Европы.
Больные и обессиленные на наружные работы не назначались. Находясь в бараке они но смели лечь на нары. Если кто и попытался прилечь на нары, то его сразу же отправляли в изолятор. Часто таких смельчаков, за нарушение лагерных распоряжений, назначали на чистку лагерного двора и клозетных ям. Эти больные и ослабевшие должны были ведрами вычерпывать содержимое, наполнять бочки и отвозить туда, куда прикажет лагерный агроном.
После полутора-месячного пребывания в этом лагерном отделении, выделили 500 заключенных, в том число и меня, погрузили в вагоны и отправили в направлении Братска. Проехали мы 70–80 километров и неожиданно поезд останавливается. Подастся команда конвоиров: «Пулей вылетай». Заключенные не вылетают пулей а довольно медленно вываливаются из вагонов, падая друг на друга с приличной высоты. Сползли с высокой железнодорожной насыпи на большую зеленую площадь. Конвоиры приказали построиться в колонну по два и раздеться до гола. Забелели наши тела, со дня нашей выдачи Советам, не видевшие солнечных лучей. Кожа усеяна красными пятнами, от укусов клопов и вшей. В трехстах шагах от нас стояли вольные поселенцы, качали головами и наблюдали за «шмоном»-обыском.
Я уже писал, что нас обобрали, как следует, в Тайшете, потом в лагерном отделении № 25 и в др. куда нас привозили и откуда отвозили. При уходе из лагеря группы заключенных или одиночки «шмон» — обыск был обязательным и очень тщательным.
Частые обыски страшно действовали на наши нервы» Вот и здесь конвоиры начали рыться в нашем барахлишке, стараясь найти оружие, а главным образом деньги. Обыск продолжался довольно долго.
Одно было при обыске приятно, это стоять голышом на солнце, лучи которого так приятно обогревали наши тела. Но вот солнце начало скрываться за высоким соснами тайги и сделалось прохладно. Начали наступать сумерки, которые заставили конвоиров поспешить с окончанием обыска. Конвоиры, которым обыск ничего не дал, начали обыскивать абы как, чтобы только отбыть очередь.
Обыск закончен. Мы одели на себя свое барахлишко и полезли в вагоны. Привезли нас, как оказалось, в лагерное отделение № 7. Выгрузили, построили в колонну и разместили по баракам. После двухдневного перерыва, понадобившегося на проверку и разбивку но рабочим бригадам, нас лагерное начальство взяло в эксплуатацию, т. е. начало выматывать из нас последние силы.
Началась та же горькая жизнь в «знаменитых ««особо-режимных» и закрытых лагерях. В наших бараках на окнах были сетки из толстой проволоки, а двери из железа. Утром, после полуголодного завтрака, выстраивались у ворот. Больных приказано было вести под руки на работу. После долгих поучений и предупреждений, начальник конвоиров делал строгое заявление, что тот заключенный, который попытается совершить побег будет убит без предупреждения, а потому будет убит всякий заключенный, который сделает шаг вправо или влево.