В гостях у турок
Шрифт:
— Выдумываешь ты что-то, проговорила Глафира Семеновна. Про какія такія зврства выдумалъ!
— Какъ выдумываю! Ты ничего этого не помнишь, потому что во время турецкой войны была еще двченкой и подъ столъ пшкомъ бгала, а я ужъ былъ саврасикъ лтъ подъ двадцать и хорошо помню про эти турецкія зврства. Тогда только и дла, что писали въ газетахъ, что тамъ-то отняли турки у болгарина жену и продали въ гаремъ, тамъ-то похитили двухъ двицъ у жениховъ, а женихамъ, которые ихъ защищали, отрзали уши. Писали, что башибузуки торгуютъ болгарскими
— Да вдь это было такъ давно, возразила жена.
— Понятное дло, что давно, но вдь мсто-то торговли женскимъ поломъ все-таки осталось — вотъ я и хотлъ его посмотрть.
— Брось. Лучше подемъ въ кафешантанъ какой нибудь.
— Рано, мать моя! Прежде продемъ домой, расчитаемся съ извощикомъ, напьемся чаю, отдохнемъ, а потомъ и отправимся разыскиватъ какое нибудь представленіе.
Фаэтонъ остановился около гостиницы. Изъ подъзда выскочили вынимать супруговъ изъ фаэтона швейцаръ, дв бараньи шапки, корридорный и «слугиня» въ расписномъ ситцевомъ платк на голов.
— Чаю и чаю! Скорй чаю! командовалъ Николай Ивановичъ, поднимаясь по лстниц въ сопровожденіи прислуги. — А ты, метрополь, разсчитайся съ возницей.
И Николай Ивановичъ подалъ проводнику дв серебряныя монеты по пяти левовъ.
Войдя съ себ въ номеръ, онъ нашелъ на стол три визитныя карточки корреспондентовъ газетъ. Тутъ былъ и «Свободный Гласъ», и «Свободное Слово», и «Свободная Рчь». Николай Ивановичъ торжествовалъ.
— Смотри, сколько корреспондентовъ интересуются поговорить со мной и узнать мое мнніе о Болгаріи! указалъ онъ жен на карточки. — Положительно меня здсь принимаютъ за дипломата!
— Ахъ, боюсь я, чтобы изъ этого что-нибудь не вышло, покачала головой Глафира Семеновна.
— Полно. Что можетъ выдти изъ этого!
— Все-таки ты выдаешь себя не за того, кто ты есть, и величаешь себя не подобающимъ чиномъ.
— Я выдаю себя? Я величаю? Да что ты, мать моя! Это они выдаютъ меня за кого-то и величаютъ превосходительствомъ. А я тутъ не причемъ. Смотри-ка, одинъ-то корреспондентъ даже какой-то нмецкой газеты, проговорилъ Николай Ивановичъ, разсматривая карточку, повернувъ ее на другую сторону. — «Фрейблатъ», прочелъ онъ.
Но въ это время отворилась дверь и въ номеръ торжествующе вошелъ корридорный. Въ рукахъ онъ держалъ грязный, но вычищенный самоваръ.
— Заповдайте, господине. Это русски самоваръ, сказалъ онъ. — Сднете, моляви…
Сзади его черномазый слуга несъ подносъ съ чашками, чайникомъ, лимономъ и сахаромъ.
Поставивъ самоваръ на столъ, корридорный сталъ разсказывать, какъ ему хотлось угодить русскому экселенцу, какъ онъ побжалъ искать самоваръ для него и наконецъ нашелъ у одного еврея-мдника.
— Глаша! Каково? Достали таки намъ самоваръ! воскликнулъ Николай Ивановичъ. — Иди, заваривай чай. Теперь всласть напьемся.
Глафира Семеновна подошла съ столу, взяла чайникъ,
— Не умютъ и подавать-то какъ слдуетъ сказала она, принимаясь полоскать чашки. — Подаетъ самоваръ на столъ и съ нему чайникъ съ завареннымъ чаемъ. А самоваръ-то до чего грязенъ! Смотри, даже зелень на немъ.
— Все-таки, онъ хотлъ намъ услужить и за это спасибо ему. Спасибо, братушка, спасибо! кивнулъ корридорному Николай Ивановичъ.
— Пакъ да се видимъ (т. е. до свиданья), экселенцъ, почтительно поклонился тотъ и ретировался.
Напившись дома чаю, супруги Ивановы ршили идти посидть въ кафешантанъ. Они сошли внизъ и стали разспрашивать швейцара, какъ имъ идти по улиц, какъ вдругъ появился ихъ давишній проводникъ въ фуражк съ надписью «Метрополь».
— Сейчасъ я узналъ, что сегодня театръ есть, ваше превосходительство, сказалъ онъ, вытаскивая изъ кармана большую зеленую афишу. — Въ кафешантанъ вы еще посл театра поспете, а вотъ не хотите-ли сначала въ болгарскій театръ?
— Какъ-же мн говорили, что у васъ въ Софіи нтъ теперь спектаклей, сказалъ Николай Ивановичъ.
— Есть, но театръ-то очень ужъ простой, ваше превосходительство, для простой публики
— Это то-есть народный, что-ли?
— Народный, народный. Простой болгарскій народный.
— Тмъ лучше. Народъ увидимъ, народную жизнь.
— Покажите. Что даютъ? сказала Глафира Семеновна и взяла афишу, измятую, карнаухую, очевидно, снятую откуда-то со стны…
На афиш по-болгарски стояло, что въ театр «Зора» представлена будетъ пьеса «Галилей».
— Да мы эту афишу, теперь я вспоминаю, сегодня утромъ видли на забор, проговорилъ Николай Ивановичъ. — Ну, ведите насъ, почтенный чичероне. Далеко это?
— Рядомъ, господине, ваше превосходительство.
И супруги отправились въ сопровожденіи малаго въ фуражк съ надписью «Метрополь».
Идти, дйствительно, было не далеко. Чрезъ три-четыре минуты они подошли къ досщатому забору, наскоро вымазанному охрой. Въ забор была калитка и около нея горлъ керосиновый фонарь.
— Вотъ сюда… указалъ проводникъ на калитку и черезъ нее ввелъ супруговъ на грязный немощеный темный дворъ. Вдали виднлась освщенное нсколькими фонарями одноэтажное деревянное зданіе. Къ нему черезъ грязь были проложены узенькія доски.
— Это-то театръ «Зора» и есть? спросилъ Николай Ивановичъ, балансируя по доск.
— Для простого народа, ваше превосходительство. Самый простой театръ.
По доскамъ вс трое слдовали гуськомъ. Глафира Семеновна, видя убожество театра, обернулась съ мужу и спросила:
— Послушай, Николай, не вернуться-ли ужъ намъ назадъ? Что-то и на театръ не похоже. Не то землянка какая-то, не то изба, вросшая въ землю. Окна-то вдь совсмъ на земл.
— Иди, иди. Все-таки посмотримъ, что за театръ и какое такое представленіе, а не понравится — уйдемъ, отвчалъ Николай Ивановичъ.