В гостях у турок
Шрифт:
Проснувшись подъ утро, Николай Ивановичъ устыдился своего костюма, сбросилъ съ себя все, раздлся, легъ спать, но ему ужъ не спалось. Голова трещала, во рту было сухо, хотлось пить, а пить былъ нечего. Онъ началъ сть оставшіеся съ вечера апельсины. Сълъ два, но убоялся разстройства желудка и остановился. Внизу въ армянской мясной лавк уже были вставши. Слышались голоса. Можно было-бы велть поставить самоваръ и пить чай, но это значило-бы разбудить Глафиру Семеновну, которая спала сладкимъ утреннимъ сномъ. Николай Ивановичъ опять всталъ, потихоньку
Вдругъ сзади его послышались слова:
— Чего ты спозаранку-то вскочилъ? Или опять спозаранку нахлестаться хочешь?
Николай Ивановичъ вздрогнулъ и обернулся.
Глафира Семеновна смотрла на него заспанными глазами.
— Зачмъ-же нахлестываться? Просто не заспалось, — отвчалъ Николай Ивановичъ. — А вотъ теперь разбираюсь во вчерашнихъ покупкахъ. Какая прелесть этотъ коверъ, который мы купили! А вдь онъ немъ достался только за тридцать рублей.
— Прелесть, а самъ вчера его залилъ виномъ.
— Ни Боже мой! Чистъ онъ и свжъ… Ни одного пятнышка. А какъ жаль, что мы вчера нигд не нашли готовыхъ турецкихъ дамскихъ туфель безъ задковъ. Говорятъ, что только въ Скутари на рынк можно ихъ получить. Впрочемъ, вдь мы подемъ въ Скитари…
— Ты мн зубы-то не заговаривай! — строго крикнула Глафира Семеновна. — Я вчерашнее помню. И гд, гд только ты не ухитришься напиться! Пріхали въ Константинополь… Мусульманскій городъ… На каждомъ шагу мечети… Законъ запрещаетъ туркамъ вино, а ты… И полились нотаціи.
Глафира Семеновна одвалась и точила мужа. Николай Ивановичъ слушалъ и молчалъ. Наконецъ онъ спросилъ:
— Можно велть приготовить самоваръ?
— Вели. Но вотъ теб мой сказъ: какъ только ты съ армяшкой еще напьешься — сейчасъ мы собираемся, на пароходъ и демъ въ Ялту. Лучше тамъ проживемъ лишнюю недлю.
— Душечка, мы еще и половины Константинополя не видали. Кром того, надо създить на Принцевы острова, въ Скутари, на гулянье на Прсныя воды.
— Чортъ съ нимъ и съ Константинополемъ!
— Но вдь ты такъ стремилась сюда, такъ хотла…
— Я думала онъ трезвый городъ, а онъ пьяне Нижняго-Новгорода во время ярмарки.
— Изъ-за одной-то выпивки, да такъ казнить городъ! Ай-ай-ай!
Николай Ивановичъ покачалъ головой и, выйдя на лстницу, веллъ встртившейся ему Тамар подавать самоваръ.
Нотаціи продолжались, но ихъ прервалъ появившійся Карапетъ. Онъ самъ внесъ самоваръ, поставилъ его на столъ, поклонился супругамъ и сказалъ Николаю Ивановичу:
— Помнишь, что вчера общалъ, дюша мой, эфендимъ? Какъ родиться, дюша мой, у твоей барыни-сударыни сынъ — сейчасъ Карапетъ къ теб его въ Петербургъ крестить прідетъ. По рукамъ вчера хлопнулъ — значитъ врно, обратился онъ къ Глафир Семеновн.
— Подите вы! Мало-ли что съ пьяныхъ глазъ говорится! — отвернулась отъ него та.
Заварили чай.
— Давай, мадамъ, барыня-сударыня, и мн чаю, — сказалъ онъ. — Голова у Карапетки болитъ. Но Карапетка ой ой какой молодецъ! Онъ принесъ и лекарство.
Армянинъ ползъ въ карманъ шароваръ и вытащилъ оттуда маленькую бутылочну.
— Что это? Коньякъ? Ни за что не позволю въ нашей комнат пить! — воскликнула Глафира Семеновна.
Армянинъ выпучилъ глаза.
— Отчего, барыня-сударыня, ты сегодня такой птухъ? спросилъ онъ.
— Оттого, что не желаю, чтобы у насъ было пьянство.
— Пьянство! Фуй! Зачмъ такія кислыя слова, дюша мой? Я хочу полечить себя и твой мужъ, дюша мой.
— А я не позволяю.
Армянинъ покачалъ головой и спряталъ бутылку въ карманъ.
— Охъ, какой строгій у тебя мадамъ, дюша мой, эфендимъ! обратился онъ, къ Николаю Ивановичу. — Совсмъ такая-же орелъ, какъ мой покойница жена.
Вс молча пили чай.
— Ну, черезъ часъ надо въ Скутари хать, — сказалъ наконецъ Карапетъ.
— Я не поду, — обрзала Глафира Семеновна, сидя надувшись.
— Какъ не подешь, дюша мой, кума мой милой? Вчера общалась хать. А туфли покупать? А кладбище смотрть? А дервиши турецкіе видть?
— Да вдь вы опять напьетесь, потомъ и возись съ вами. Какое мн удовольствіе съ пьяными здить?
— Глаша, да гд-же можно напиться-то на кладбищ? Вдь мы на кладбище демъ, турецкое кладбище посмотрть, — началъ уговаривать Глафиру Семеновну мужъ.
— Кто васъ знаетъ! Вы и на кладбищ вино найдете!
— Ну, вотъ… Ну, полно… Да вдь тамъ, на кладбищ, мусульманскій монастырь, монастырь дервишей.
— Ахъ, ужъ я теперь и въ мусульманскіе монастыри не врю! — махнула рукой Глафира Семеновна, но все-таки сдалась. — Ну, вотъ что… — сказала она:- Я поду въ Скутари. Но какъ только я увижу, что вы хоть одинъ глотокъ вина сдлаете — сейчасъ-же я домой и ужъ завтра-же вонъ изъ Константинополя!
LXXXVI
Армянинъ Карапетъ опять въ новомъ черномъ сюртук безъ признаковъ блья, въ феск и съ суковатой палкой. Николай Ивановичъ въ барашковой шапк — скуфейк и въ легкомъ пальто. Глафира Семеновна нарядилась въ лучшее платье и надла внскую шляпку съ цлой горой цвтовъ. Они на новомъ мосту и направляются къ пароходной пристани, чтобы хать на Азіатскій берегъ, въ мстечко Скутари, расположенное противъ Константинополя. На пароходную пристань сходить надо съ моста. Она прислонена къ двумъ желзнымъ мостовымъ плашкоутамъ. На мосту по прежнему тснота. По прежнему пестрые костюмы разныхъ азіатскихъ народностей и турецкихъ женщинъ напоминаютъ маскарадъ. Балахонники собираютъ проздную дань съ экипажей и вьючныхъ животныхъ, но супруговъ Ивановыхъ Карапетъ ведетъ пшкомъ, такъ какъ мостъ и пристань находятся отъ ихъ жилища сравнительно близко. Армянинъ говоритъ Николаю Ивановичу: